Лишь через полчаса, когда он утолил голод и развлек Ристану механическим слоном, который задирал хобот и трубил почти как настоящий, только тихо, они снова вернулись к тому, что не давало им покоя. К помолвке Шуалейды и судьбе Ристаны.
— Я боюсь, Дайм, — нахмурив брови так, что между ними появилась морщинка, сказала Ристана и остановила механического слона. — Твой брат может обещать все что угодно, но как только он женится на моей сестре, я стану помехой. А ты сам знаешь, как поступают Брайноны с помехами.
— Только не с тобой, любовь моя. Я никому не позволю обидеть тебя.
— Никому, даже его всемогуществу? Если он прикажет, ты сам убьешь меня, Дайм. И не надо говорить, что это не так.
Дайм невольно сжал вилку так, что она погнулась. Ристана снова права, и понимать это — ужасно. Единственное, что он может — умолять отца о милости. Даже пригрозить Люкресу, и то не выйдет. Кронпринц в курсе ошейника и поводка, и хоть называет Дайма братом, но только до тех пор, пока ему это удобно.
— Нет, это не так. У любой верности есть предел. А я нужен императору больше, чем еще один голем лейб-гвардии.
— Разумеется. Пока ты не противоречишь ему. — В тоне Ристаны прозвучало разочарование, отдавшееся в груди Дайма болью сильнее, чем от печати. — Остается лишь надеяться, что Шуалейда покажет свою суть раньше, чем его высочество женится. Не понимаю, как его высочество может так рисковать! Даже помолвка с темной лишит его шанса на корону.
— Вряд ли ее высочество Шуалейда получит черную грамоту.
— Почему? Разве не ты должен будешь аттестовать ее? Ты и Бастерхази. Вам обоим выгодно, чтобы она оказалась темной. Он получит ученицу, Валанта — законного и заботящегося о ней правителя, а ты — меня. — Ристана внезапно посмотрела ему прямо в глаза. — Я готова ждать, Дайм. Ждать тебя. Сколько потребуется.
Дайм сам не мог понять, что в ее словах его царапнуло. Ведь именно этого Дайм и хотел, не так ли? Разве что за исключением Шуалейды — ученицы темного шера. Но кто ему эта девчонка? Правильно, никто. Он и так больше десяти лет заботился о ее безопасности и обучении. Если бы он не настоял на ссылке, то Ристана не удержалась бы от искушения и так или иначе избавилась от младшей сестры или Бастерхази наложил бы на нее лапу. Но теперь-то, когда нужно выбирать между судьбой практически незнакомой девчонки и любимой женщины, решение очевидно!
— Ты по-прежнему ненавидишь ее, — сказал он вместо «да, так и сделаю».
Зря сказал. Ристана не представляет жизни без ненависти к покойной мачехе и ее детям. За одиннадцать лет, прошедших со смерти светлой Зефриды, ничего не изменилось. И виноват в этом наверняка Бастерхази. Темным шерам ненависть нужна, как воздух.