Большие грубые ладони зачерпнули ледяной воды и с наслаждением плеснули в лицо, обжигающим холодом подстегнув кровь двигаться быстрее. Серебров с наслаждением потер глаза, отжал бороду и, глядя, как колышется его отражение в чистой воде, прошептал:
– Господи, пронеси… Пусть все хорошо пройдет, Господи…
Этот простенький ритуал в последнее время заменял ему псалмы и молитвы. Не был уверен Михаил Степанович, что право имеет с Богом разговаривать. Но и не разговаривать с Ним совсем тоже не мог и потому перед каждой вылазкой ходил к безымянной речке умываться.
Упираясь ладонями в колени, Серебров поднялся к рюкзаку и отстегнул пластиковые карабины, закрывающие основной отдел. Из малого отдела вынул «пенку», подсунул ее под куртку и застегнул на бедрах. Пройдя к причудливо изогнутым корням дерева, присел прямо на стылую землю, спиной к рюкзаку. Поерзал, устраиваясь удобней, и, откинувшись на самый толстый корень, достал из-за пазухи старый латунный портсигар. Пальцами подцепив сигаретку, сунул фильтром в заросли усов и бороды, а сам портсигар, на крышке которого с внутренней стороны крепилось крохотное зеркало, пристроил на соседнем корне так, чтобы происходящее за спиной было видно во всех подробностях. Неторопливо подкурил. И только выдохнув в морозный воздух первую затяжку горького табачного дыма, Михаил Степанович бросил за спину:
– Матвейка, вылазь…
Отражение, которое давало зеркало, было слегка волнистым и оттого казалось ненатуральным, как дешевый спецэффект в старом фантастическом фильме средней руки. К этому Михаил Степанович давно привык. И все же где-то в самой глубине подсознания не мог отделаться от мысли, что он уже давным-давно «поехал крышей» и на деле сидит сейчас где-нибудь в комнате с мягкими стенами, намертво спеленатый белой рубашкой с непомерно длинным рукавом. Потому что перед той реальностью, которой вот уже два года жил Серебров, меркла любая фантастика.
Верх рюкзака откинулся назад, и изнутри показались тонкие бледные руки. Неестественно выломавшись в локтях, они вцепились в усиленные каркасом стенки, примяли их, вытягивая в морозный воздух притихшего леса лысую голову с едва заметными, плотно прижатыми к черепу ушами. Частично выползая из рюкзака, частично снимая его с себя, существо поспешно выбралось наружу целиком. Тело – абсолютно голое, если не считать за одежду грязный кусок ткани, бывший некогда плавками, – казалось, совсем не реагировало на легкий, но все же ощутимый морозец, а босые ступни спокойно встали прямо на обледеневшую траву. Молниеносно обернувшись, существо на долю секунды явило отражению свой безносый лик и тут же исчезло из поля зрения зеркала. Совершенно бесшумно и практически незаметно.