Непривычно сутулясь, как ходил обычно Той, я нёс поклажу, стараясь выглядеть старым и изнурённым, не таким, как привыкли видеть меня соплеменники. Похоже, спектакль удавался: Тиби смотрела на меня, тараща глаза, забыв, что нужно продолжать звать дух вождя, да и удивление в глазах Лило тоже почему-то мотивировало меня сыграть задуманное как можно лучше.
Доковыляв к стоящим как на плацу подследственным, я плеснул вина в пиалку и опрокинул в рот. Потом, скаля зубы и зловеще посмеиваясь, налил снова и передал одной из женщин-пленниц. Пальцы озерянки дрожали, я почувствовал это, передавая ей пиалу, и подумал, что это хороший знак! Но всё же она выпила подношение, и, будто выдохнув, словно гора с её плеч свалилась, вернула чашу.
Вторая, третья, мальчик лет двенадцати… Неужели ничего не получится?! Наливая очередную порцию «сыворотки правды», я зловеще зашептал:
– Чую, чую, рядом смерть моя, ох рядом…
Надо было раньше что-то подобное учудить. Девушка, стоящая предпоследней в шеренге пленниц, не выдержала и побежала к реке. Хоть за ней никто не погнался, но, спускаясь с дюны, она споткнулась и упала, но, преодолев на четвереньках пару метров, поднялась и снова побежала. Плюхнулась толстой, неповоротливой рыбой в воду и поплыла. Шустро поплыла. Нашим бы так…
За рекой жёлто-зелёным океаном до самого горизонта раскинулась степь, и маленькую бегущую фигурку человека было бы не разглядеть, если не знать, куда смотреть. И по-прежнему никто у костра не пошевелился и слова не вымолвил. И пленницы стояли грустные и обречённые.
– Останетесь с нами жить или уйдёте? – спросил я у них.
Навстречу мне сделала шаг старшая, судя по её крупным соскам на обвисшей груди, женщина. Но голос её звучал по-молодому звонко:
– Я Лала́! Мы просим тебя, говорящего с духами воды и неба, принять нас в свой род!
Мне её просьба не пришлась по душе. Ну не питал я симпатии к озёрным девам! Едва сумел удержать на лице беспристрастную маску. Пришлось кивнуть, улыбнуться, ответить:
– Принимаю Лала, женщин её рода и детей в свой род Выдры племени Рыб!
Девы заулыбались, да и соплеменники вроде были не против моего решения. Зашумели и разбежались кто куда, оставив меня с озерянками. Только Утаре осталась сидеть на бревне у кострища.
Я поначалу чуть сам не впал в тот самый когнитивный шок от реакции соплеменников, но вскоре они по одному или по несколько стали возвращаться к кострищу, принося с собой рыбу, мясо и мешочки с зерном. Я догадался, по какому поводу они решили закатить пир. На сердце стало легко и радостно. «Эх, придётся расстаться с запасами вина. Ничего, скоро, совсем скоро появятся в лесу и на болоте ягоды…» И мысли эти были в том, второстепенном слое почти незаметных облаков на небе. На самом деле думалось мне, скорее, что и на этот раз удалось справиться…