Обидчивый Шами уехал в северную столицу и, имея одесское сельскохозяйственное образование, возглавил Ленинградский Восточный Институт при Академии наук. Ректорствуя, радел за близких своих, чем нажил врагов. Видать, они и способничали аресту пламенного интеранционалиста. А в застенках его другой интернационалист — Голуб — дожидался.
Они сошлись, честолюбивые энтузиасты одного всемирного дела, и каждый из них был уверен, что только он — непримиримый борец за счастливое будущее, а сидящий напротив — негодяй и изменник.
«Шами с первого же дня был взят на «конвейер» и свыше 36 суток денно и нощно, отпускаясь только на ужин и обед, в общей сумме на один час, стоял в кабинете допроса, подвергаясь адским избиениям…
36 суток простоявший на ногах человек почти полностью стал разлагаться. Ботинки и брюки его лопались от ужасных опухолей и отеков, зубы расшатались, в кабинете и коридоре, где он проходил еле передвигающейся походкой, оставался столб удушающего смрада. За эти 36 суток он научился стоя спать с открытыми глазами, на ходу обедать, часами стоять на одной ноге и т. п.» (3).
Но ни одного наветного словечка не вымолвил Шами. Пришлось Голубу других узников драконить, дабы оклеветать невинного: оставлять-то его в живых было опасливо, и вот почему.
После своего эсерства — с 1919 по 1922-ый — состоял Шами в еврейской партии «Поалей Цион». Может, для кого другого это и казалось пустячным, но не для Наума Абрамовича: он сам когда-то разудалым «поалейционистом» слыл, и посему боялся попрека в потворстве давнишним соратникам.
И впрямь: выбирали Голуба партийным вожаком отдела — кто-то съязвил насчет его «темного» прошлого и наш хитрован на замученного Шами сослался: во какой я принципиальный!
А вот с другим соплеменником — Иосифом Луловым — он все же жестоко просчитался. Дельце вроде плевое было: ну служил Лулов директором гостинички, ну гуляли у него в номерах чекисты Альбицкий, Клейман, Чаплин, ну оказался Чаплин тайным оппозиционером, а Лулов — японским шпионом: в процессе мордобития самолично признался. Так ни с того ни с сего начальник отдела Лернер вызывает к себе да как заорет: «А вы знаете, что в НКВД СССР работает брат Лулова?» Голуб опешил, стал оправдываться: «Так при чем здесь Лулов — враг народа, и его брат Лулов — честный человек?»
Экий недотепа! Ему, наверное, был неведом строгий литвинов-ский приказ по арестам: «Показательна в данном случае цифра, так давайте цифру. Единственное нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания». Сию негласную указнику и нарушил Голуб.