Дуст сделал приглашающий жест и Тарч улегся на кушетку. Знахарь самостоятельно, не вызывая помощника, застегнул фиксирующие ремни и вколол очередную дозу экспериментального наркотика.
– Друг мой, сегодня мы проведем необычный эксперимент. Данная доза спека должна вызывать не только блокаду боли, но и существенно повышать регенерацию. Кроме того, регенерировавшие ткани должны укрепиться. И объект, то есть ты, должен получить локально выраженные свойства зараженных, но без мутации и без превращения в кваза.
– Что это все означает? – Тарч только сейчас понял, что впервые связан по рукам и ногам так, что самостоятельно освободиться не сможет.
– Сейчас увидишь. Я бы мог дождаться, когда ты отрубишься – это свойство спека я уже умею контролировать, но мне не хотелось бы что-то делать втихомолку.
Знахарь подошел к одному из железных шкафов, открыл замок и достал большие ножницы для резки металла.
– Больно тебе не будет, мой друг. Боль уже блокирована. Так что отнесись к ситуации философски. И смотреть не обязательно.
Взявшись за рукоятки двумя руками, Дуст пристроил ножницы к мизинцу правой ноги Тарча и одним движением отрезал его от ступни. Палец не оторвался сразу, повиснув на остатках кожи и сухожилиях, но знахарь одним резким движением оторвал остатки тканей и положил мизинец в заранее приготовленную металлическую емкость.
Больно действительно не было. Но зашедшийся в панике, одурманенный наркотиком мозг Тарча сам достроил эту боль, которая наверняка была немыслимой, невообразимой, и которая должна была отправить организм в болевой шок в первые же секунды. Тарч заорал так, как не кричал даже тогда, когда схватил и держал Цыгана, как не кричал никто на его памяти, даже та женщина, которую загонял первый увиденный им монстр. Он пытался дергать ногой, убирать стопу в сторону, но это не помогло и знахарь без особых проблем, перекусил ножницами и оторвал следующий палец.
Голосовые связки от невероятного напряжения тут же оказались сорванными, и кричать больше не получалось. Дуст отрезал палец за пальцем, прижигая кровоточащую плоть раскаленным на газовой горелке ножом, уже заканчивал с левой ногой и пристраивался к правой. А Тарч мог только хрипеть, призывая божью кару на безумного знахаря, на кем-то проклятую базу, на Резуна, на руководство Орлиного – на всех, кого мог вспомнить, и отдельно – на Улей, превращающий людей в бесчеловечных выродков. Сознание покинуло его только тогда, когда знахарь закончил работу и уже покидал кабинет.
За следующие несколько дней Тарч приходил в себя всего четыре раза, выныривая из отключки или из очередного кошмара, чтобы раз за разом видеть стоящего в ногах чем-то очень довольного Дуста. Знахарь картинно потирал ладони, называл пациента «мой друг» и каждый раз придумывал новые развеселые дружеские пытки. По какой-то, одному безумному знахарю известной причине, все связанные с повреждением тела эксперименты проводились только с ногами. Дуст вонзал в бедра и икры ножи и куски арматуры, вшивал что-то в мышцы, сжигал кожу кислотой, разбивал молотком коленные чашечки и наверняка делал еще что-то, чего пациент не видел по причине нахождения в бессознательном состоянии. Но в какой-то момент, наступления которого уже начало казаться невозможным, Тарч вынырнул из очередного, сотого, пожалуй, кошмара подряд, открыл глаза и осознал, что его никто не режет, и впервые за несколько дней мысли чисты, прозрачны и не затуманены наркотиком.