Я подбросил свою кепчонку изо всех сил и не успел глазом моргнуть, как она ракетой взвилась в небо и застыла там мерцающей звездочкой.
И тут я услышал плач. Гванца плакала громко, навзрыд, обеими руками утирая слезы.
— Гванца, что с тобой?! Почему ты плачешь!..
— Знаешь… Знаешь, что я скажу детям, когда они придут в мой дворец на экскурсию? Я скажу, что эта шапка принадлежит человеку, которого я любила, очень любила… и сейчас люблю…
— Гванца! — Я не мог собраться с мыслями и только повторял ее имя, как попугай. — Гванца, послушай! Ну, посмотри мне в глаза. — Она подняла на меня свои грустные, мокрые от слез глаза, и я совсем растерялся. — Гванца, понимаешь, ты — идеал, недоступное божество, я не решался… Я боялся, что ты прогонишь меня, засмеешь…
Кажется, она перестала плакать, вздохнула прерывисто и повторила:
— Я им скажу, что это шапка человека, которого я любила.
— Да, да. Сегодня. Приходите непременно. Мы вас ждем. Что ты сказала? Внезапно? Да… Так получилось.
Я просыпаюсь. Наи говорит по телефону.
После свадьбы мы еще дня два никак не могли встать из-за стола. Наконец, в воскресенье Наи и Мелита взбунтовались: ведите нас в театр, в кино, куда-нибудь! Но билетов в театре мы не достали, а в кино опоздали.
— Тогда пошли в ресторан, — сказала Мелита, — а то вы все без нас ходите.
Мы с Тазо долго «отнекивались», но в конце концов оказались в ресторане.
И вот золотым тбилисским вечером мы идем по Университетской улице, взявшись за руки.
— Как дела, Заал? — подмигивает мне Тазо. — Как тебе нравится семейная жизнь?
— Заал, может, съездим на море? — улыбается Мелита.
— Тебе не холодно, Наи? — спрашиваю заботливо.
Мимоходом заглядываем в магазин, где продают телевизоры. Мы с Тазо вспоминаем, что сегодня интересная игра, и, к неудовольствию наших спутниц, торчим возле экрана до конца тайма. (Правда, они тоже потом увлеклись и болели не меньше нашего.)
Выходим из магазина и шествуем дальше по улице, освещенной поздними закатными лучами. Лето.
— Позвольте узнать, уважаемый юрист, — кривляется подвыпивший Тазо, — исправили ли вы допущенные следствием ошибки?
Я отвечаю ему вполне серьезно:
— Знаешь, Тазо, почему люди усомнились в существовании бога? Потому что он никогда не делал ошибок.
— Ты мне лучше скажи, как Иродион Менабде поживает?..
— Я говорил тебе, что он своего заместителя выгораживал? Мы выяснили, почему он это делал. Однажды этот самый заместитель записал на магнитофон вечеринку, на которой Менабде какой-то анекдот рассказал. Когда раскрылась махинация с машинами, он пригрозил Иродиону: если не возьмешь всю вину на себя, я эту пленку куда следует доставлю. Иродиону со страху стало плохо. Вызвали «скорую». Он, по обыкновению, на глазах у врачей стал опухать, даже пуговица на воротничке отскочила… Сигареты есть?