Отец рассуждал о топологии Иерусалима как о структуре растения, вьющегося в бездну и ввысь, по склонам гор и вниз в пустыню, в самую глубокую впадину на суше: «Почему никто не обращает внимания, что настоящая земная глубина именно здесь, а не где бы то ни было еще? В Иерусалиме преобладает особенный способ зрения, сосредоточенный на духовных глубинах и высотах, на том, что самый город – это толща видения; здесь день-воздух прозреваем так же, как просвечивает ночь-земля».
Министерство древностей! От одного названия у меня перехватывало дыхание. Во всей научной фантастике для меня не было идеи умопомрачительней, чем машина времени. В детстве, когда впервые увидел старую кинохронику, – бородатые крестьяне в рыбных рядах под Сухаревской башней вынимали напоказ сомов и стерлядь из корзин с уловом, – я решил, что эти чрезвычайные съемки, эти трудные для зрения кадры, словно засеченные ливнем, сумраком вековой глубины, сгущавшимся по мере погружения исторического батискафа, были добыты в пластах настоящего с помощью некоего зрачка-объектива, способного заглянуть за горизонт очевидности. А сейчас, спустя столько лет, я жадно вчитывался в те места черновиков отца, где тот доказывал, что иерусалимское время – это переломанный слоеный пирог, некая нелинейная, схожая с геологической, искаженная собственной тяжестью структура, в которой там и тут на поверхность бессознательного настоящего выпирают слои палеозоя и бронзового века, вчерашнего дня и Средневековья, одинаково неизведанные, как и время, протекающее сейчас меж пальцев, протянутых к теплым от заката склонам нагорья.
«Время вообще не существует, если в него не всмотреться, – заключал отец. – Скажем, время есть не тиканье часов и не последовательность событий, время ничего не имеет общего со своим мнимым источником – причинно-следственной связью. Стоит взглянуть на время как на зверя. Ибо человеческое тело остается неизменным с тех самых пор, когда – двадцать тысячелетий назад – оно было более пригодно для охоты на шестиметровых ленивцев и бегства от саблезубого тигра, чем для сидения в кресле у камина. Общаясь с собственным телом, мы часто встречаемся со временем в виде пещерного человека с дубинкой в руках, с кем нельзя ни о чем договориться. Есть культуры, в которых время направлено слева направо, а есть такие, в которых ось времени подвижна и идет из глубины. Бесценны моменты, когда вдруг ясно, что нет ни прошлого, ни будущего, нет эпох и нет сонма безымянных поступков, когда зеркало забвения вдруг трескается и ось времени осыпается перед тобой. Это особенные, похожие на молнии смычки, столь же быстро исчезающие, как и возникающие».