Иногда очарованные красноречием рослого светлоглазого господина, столь выделявшегося обликом среди восточной скученности, приятные особы принимали предложение явиться к ним в гостиницу, продолжить беседу или совершить прогулку по особенным местам, известным только нашему чичероне. Девочка Мари – дочь Шапиры – часто вертелась в лавке, ей дозволялось многое, в том числе оттирать горлышки древней хрупкой керамики, поскольку отец считал, что у нее подходящие для этого ладошки. Иногда он брал ее с собой в поездки, однажды вместе они скакали на одной лошади, белой, между холмов цвета верблюжьей шерсти; а когда он возвращался из поездок, целуя его, она слышала просторный терпкий запах пустыни в его бороде.
Вопрос о поддельности свитков Шапиры, найденных в Моаве, неотделим от замирания сердца при одной только мысли, что они подлинны и находятся где-то в тайном месте, канув три года спустя после его смерти в центре Европы. Однако многое говорит и в пользу подделки. Шапира – типичный торговец достопримечательностями, как и большинство иерусалимских дельцов, и если он приторговывал историями про Вирсавию, а во время путешествия по Йемену с помощью турецких солдат коварно отнимал у еврейских общин старинные свитки, которые были для них бесценной реликвией, то почему бы не был способен преподнести и хорошо приготовленную «клюкву» Британскому музею? Отголоски прожектерства Шапиры можно уловить в описанных его дочерью ссорах с женой, называвшей проекты мужа «пустыми мечтаниями», в обращенных к главе американской колонии жалобах йеменской общины, постепенно ради мессии перебравшейся в святой город, где члены ее с удивлением встретили того самого «рабби», что так нагло ограбил их; даже в том, что Шапира засыпал в церкви, стоя на коленях во время молитвы.
Однако наивно сквозь толщу обстоятельств забвения выносить суждение о человеке – тогда как с расстояния, на котором слышно его дыхание, любой дальний становится ближним и суждение обрастает плотью, нервами, обретает дар речи, скелет исчезает, перестает страшить. Меня удивила некоторая биографическая схожесть с Шапирой, а именно то, что тот отправился на поиски отца за тридевять земель. Остается только догадываться, в каких приступах отчаяния Шапира искал его здесь, в Иерусалиме, в первые годы, когда узнал, придя в прусское консульство, что отец пропал в одной из поездок в пустыню и консул безуспешно изыскивал сведения о нем среди местных жителей и помещал его имя в печатную строку розыска. Бедуинские племена были коварны с теми, кто пришел на их землю, и только англичане рискнут в подмандатной области развернуть сеть полицейских участков. Многие возблагодарят эту защиту – от Лоуренса Аравийского, участвовавшего в набатейских раскопках в Южном Негеве, до членов