Мистические культы Средневековья и Ренессанса (Ткаченко-Гильдебрандт) - страница 193
Благодаря этому обширному своду трудов и документов, мало-помалу совершился пересмотр в умах трудолюбивых и беспристрастных эрудитов. За систематическими апологиями Вольтера и страстными оправданиями Райнуара последовало это спокойное уточнение, основанное на изучении фактов и равноудаленное от всякой стороны, присущей нашему времени. В этот час почти все соглашаются признать, что большая религиозная и социальная заинтересованность руководила упразднением воинства Храма. По существу именно здесь подлинный вопрос, и на этом главном пункте встречаются и соглашаются писатели, принадлежащие к самым противостоящим друг другу историческим школам – например, аббат Рорбахер и господин Анри Мартен. По правде говоря, то, что составляет еще и сегодня сложность, заключается вовсе не в отсутствии упорядоченности судопроизводства и безупречности понтификальных комиссаров и даже не в виновности большинства из обвиняемых; но в солидарности целого ордена во вменяемых ему преступлениях в большом количестве своих членов и особенно в точном определении еретической доктрины, в которой преступления кажутся представавшими, как проявлением, так и следствием.
Как бы ни было много обвиняемых, именно в этом столь многочисленные и согласованные документы эпохи не позволяют усомниться. Но должно ли верить, что эти виновные слушались не индивидуальных искушений, но главному и секретно навязанному уставу? Как можно воспринять, что целый орден Храма, этот орден, который в течение стольких лет пролил для защиты религии реки самой чистой крови, смог возвести в принцип официальное отречение от своего культа и своего Бога? Вольтер, выражающий в истории школу здравого смысла, Вольтер абсолютно отказывался смотреть подобным образом. Надругательства, совершаемые над крестом, нечестивые безобразия, в которых обвинялись определенные члены, он списывал на факт «юношеской горячности, не учитываемой орденом». Что же касается бесчестного обращения при приеме, он отказывался принимать, что оно совершалось по закону ордена. «Плохо знать людей, – говорил он, – значит верить, будто существуют сообщества, которые поддерживаются ужасными нравами и творят закон из распутства»[924].
Далее мы разъясним вопрос о солидарности всего ордена в нестроениях, вменяемых большому числу его членов; но отметим, что отныне это удалить свое главное значение в аргументации Вольтера, если удастся установить, что у Тамплиеров отречение со всеми позорами, из него проистекающими, было последствием одной развивавшейся внутри ордена ереси, аналогичной той, которую Церковь сумела задушить в ту же самую эпоху в другом религиозном ордене. Тогда все объясняется; все то, что казалось темным и противоречивым, становится ясным и понятным. И мы впредь находимся не перед присутствием отдельных преступлений, индивидуальных покушений на религию и нравы, но перед лицом агрессивной религиозной системы, в чем сущность всех религиозных доктрин, которая, однажды принятая вождями, должна была быть навязана ордену целиком, сокрушая всякие сопротивления. Дух секты все принимает во внимание, содействуя себе воодушевлением примера, насилиями, совершенными против неофитов, и послушанием, присущим религиозным орденам. Тайна, окружающая церемонию приема, медленное и развивающееся посвящение неофитов, навязываемое им молчание, сопротивление большинства посвящаемых, когда отвратительные разоблачения их заставляли увидеть бездну, куда их вовлекли; и на другом идейном уровне – трудности, противостоящие папе в первых преследованиях, внезапное равнодушие, проявленное им по отношению к обвиняемым с тех пор, как он узнал об их признаниях, предел которого смог умерить; взятая им на себя забота преследовать рыцарей во всех королевствах, где те были водворены: бесполезное попечение, если учитывать, что понтифик обладал только обеспокоенностью, как удовлетворить алчность Филиппа Красивого; наконец, безмолвие, соблюдаемое наиболее независимыми членами курии, пока наиболее непокорные из священства на Вьеннском соборе не узнали его тайных мотивов, и папа не принялся упразднять орден осторожным путем и благодаря своей апостольской власти; все эти факты находят естественное объяснение в излагаемой нами гипотезе о ереси, угрожающей Церкви, опасной секте, которую нужно было задушить любой ценой, не делая шума из огласки подозрений и доказательств