Возвращаться в то лето совсем не страшно. Всё уже случилось, всё произошло. Время там застыло, как застывает расплавленное стекло — с едва заметной голубоватой мутью, которая удачно добавляет предметам призрачной зыбкости. События перешли в разряд музейных артефактов, их теперь можно безнаказанно разглядывать под любым углом. Боль и страх, пятна крови, осколки фарфора, старушечий запах и снова боль — всё они теперь не более чем экспонаты, пронумерованные и педантично расставленные в хронологическом порядке.
Я предпочитаю иметь дело с прошлым. Настоящее уже отравлено будущим. Невероятная хрупкость реальности, иллюзорное благополучие которой подвешено на нитях случайности — тончайших, вроде паутины, не говоря уже о бесконечном наборе непредвиденных обстоятельств — от внезапной зубной боли до пожара на ядерной станции — нет, я предпочитаю иметь дело с прошлым. Прошлое надёжно, оно не подведёт. Там нет и не может быть сюрпризов. Достаточно закрыть глаза и ты там: уже плывёшь над низкорослыми домами, скользишь, едва касаясь пальцами макушек пыльных тополей, паришь над свежевыкрашенными крышами с их трубами, антеннами, путаницей проводов различного сечения. С бесовской безнаказанностью заглядываешь в окна — тут ужинают, там смотрят в телевизор, здесь развратничают. Меж домов вдруг вспыхивает река, закат отражается рыжим в неподвижном зеркале. Вот и Крымский мост, знакомый изгиб, поворот, Стрелка. Бульвар тут утыкается в асфальтовую площадь.
На месте церкви тогда был бассейн. Зимними сумерками он дымился густым белым паром. Мохнатые клубы, пробитые лучами жёлтых прожекторов, вставали ленивыми великанами; они расправляли туманные плечи, тщетно пытаясь приподнять чугунное московское небо.
Летом бассейн напоминал райский оазис: бирюзовая вода мельтешила солнечными зайчиками, на белокафельных берегах томились голые люди всех оттенков прожаренности — от розоватого до цвета копчёной скумбрии. Иногда бассейн накрывало божественным ароматом — это южный ветер доносил запах горячей карамели, которую варили на «Красном Октябре». Кирпичное здание шоколадной фабрики стояло на противоположном берегу Москвы-реки. Несколько раз в году нас водили всем классом в бассейн для сдачи каких-то физкультурных нормативов. Быстрей всех плавала Анька Пожарская, к девятому классу она выглядела настоящей барышней: бледная и высокая, с мягкой грудью в тесном чёрном купальнике. Анька запросто могла пронырнуть метров десять. По секрету (хотя особыми подругами мы никогда не были) она мне сказала, что там, под водой, она трогала наших мальчишек.