Он был человек лет сорока, огромного роста, сильный, загорелый. Привычки его и одежда были сообразны с его отчаянным существованием, а взгляд был мрачен, как будто все выбирал, куда лучше ударить кинжалом. Два глубокие шрама безобразили его лицо, и без того непривлекательное, а сила была такая, что сделала бы честь не только Кастильянцу, но и какому-нибудь арауканскому Кацику. Эта то сила и составляла все то обаяние, которым держалась в повиновении его неустроенная шайка удальцов. Вследствие обстоятельств, среди которых он возмужал, он был до крайности недоверчив ко всем окружающим, так что у него не было других друзей, кроме собаки, называвшейся однако Неприятелем. Собака была его единственным стражем во время сна и самым верным его телохранителем.
31 августа 1824 года ватага Пико расположилась на бивуаках в Квилапало, неподалеку от Кордильеров и от истоков богатой реки Биобио. Дождливое время года только что кончилось. Пико хотел усилить военные действия и собирался решиться на что то необыкновенное, — не для того, чтобы дойти до переговоров, — это казалось ему делом невозможным, — а для того, чтобы пробиться к морю и бежать из Чили, где ему грозили только бесполезные опасности. Голова его не была оценена, но всякий знал, что окажет отечеству огромную услугу, если погасит эту враждебную жизнь. Пико лучше всех знал всю опасность своего положения. Дожди июля и августа месяцев помешали его операциям и пресекли всякое сообщение, какое только могло существовать между ним и немногими его соумышленниками. Он не знал нисколько их, ни где они, ни велики ли гарнизоны тех укреплений, через которые приходилось ему пробиваться. Ничего он не знал, чтобы иметь какую-нибудь вероятность в успехе. Поэтому он послал несколько разведчиков по обоим берегам Биобио и решился дожидаться от них известий.
Лучшие солдаты Пико были пехотинцы, всего человек сто, слабый остаток блестящего войска Озорио, победителя при Каухарайадас и побежденного при Маипо. Они помещались в Квилапало, в развалинах большой овчарни, а союзники их, Арауканы, остановились где кому случилось, кругом, в лесу, и их крики день и ночь раздавались со всех сторон, как-будто лес был населен тысячами диких зверей.
Сам Пико выбрал себе сколоченный из досок шалаш, который окошком и дверью выходил к овчарне, а заднею стеною примыкал к большому саду, огороженному со всех сторон высоким дубовым частоколом. Вход в шалаш был только один, — обстоятельство очень невыгодное, в случае нечаянного нападения. Но Пико никогда не показывал ни недоверчивости, ни сомнения, ни страха, и велел приготовить себе в углу постель. В одно мгновение двое из его людей набросали одни на другие звериных шкур, и постель была готова. Наступила ночь. Пико расставил в разных местах часовых, объехал в авангарде и в арьергарде самые опасные пункты и вернулся к шалашу. Там он привязал близ дверей свою оседланную лошадь, завесил шкурой то, что было дверью, и вынув свой огромный нож, прорезал в стене такое большое отверстие, что в случае нападения из двери, он легко мог бы пролезть в него ползком и очутиться в саду. Обеспечив себе отступление, он снял свои шпоры, перекрестился и лег, завернувшись в плащ. Его верная собака, Неприятель, свернулась у него в ногах и улеглась. Никаких других телохранителей Пико никогда не терпел.