– Жрать охота, – сказал Мэкки примерно через час. – Схожу к Нино, возьму пиццу. Тебе какую?
– Чоризо! – отозвался Фокс. – Большую.
– А мне – «три сыра», – прошептал Джефферсон, но даже не усмехнулся собственной шутке.
Он услышал, как открылась и закрылась входная дверь, и ему пришло на ум, что можно попробовать удрать. Фокс считает, что он все еще без сознания. Выскользнуть бы тихонько из чулана – и за дверь. Он встал, стараясь не производить ни малейшего шума. Ноги не очень слушались. Он приналег на дверь – и понял, что тут надеяться не на что. Открыть ее можно было только снаружи. Джефферсон отошел от нее и сел. Лучше уж затаиться и не подавать признаков жизни. Он вспомнил сказку про Мальчика-с-пальчика – как людоед решил не резать мальчиков сразу, а подождать до утра, но посреди ночи вдруг передумал, потому что проголодался. Фокс, если проголодается, полезет, разумеется, всего лишь в холодильник, но, если Джефферсон станет ему докучать, запросто может тоже передумать и совершить непоправимое.
Оставались еще Жильбер и остальные Баллардо. Что они станут делать, когда увидят, что он не вернулся? Операция была назначена на утро понедельника. Если они будут придерживаться первоначального плана, то, возможно, захватят убийц, но он, Джефферсон, к той поре давно уже будет мертв и похоронен под грудой мусора. И даже тела его никто никогда не найдет.
Когда примерно через четверть часа Мэкки вернулся, из-под двери потянуло аппетитным запахом горячей пиццы. Джефферсон, обожавший это блюдо, не отказался бы от доли в трапезе двух убийц. Только вот сложно было представить себе застольную беседу: «Немножко пикантного соуса, дорогой Джефферсон, то есть, я хотел сказать, дорогой Стивен?» – «Благодарю, дорогой Фокс, вы очень любезны». – «На здоровье, угощайтесь, это же ваша последняя трапеза, как же вас не побаловать».
Из кухни доносился звон посуды, хлопнула дверка духовки. Несмотря на бубнеж телевизора, слух Джефферсона улавливал все звуковые подробности вечеринки: шкварчанье пиццы, шум воды в туалете; вот откупоривают бутылки с пивом, вот чокнулись бутылками, вот ножи и вилки позвякивают о тарелки; за столом смеются, рыгают, зевают…
Изнеможение, физическое и душевное, взяло свое, и Джефферсон уснул, свернувшись клубочком, а проснулся в кромешной темноте. В квартире царила тишина. Интересно, который час? Фокс сказал – «часов в пять разберусь с ним…» От страха сводило живот.
Он твердил себе, что Жильбер не бросит его в беде. Давным-давно они принесли торжественную клятву в лесной хижине. Острой щепкой пропороли себе на руках по ранке, смешали кровь и поклялись стоять друг за друга до самой смерти. Жильбер во время церемонии смеялся и валял дурака, но ведь поклялся же. «Увы, – подумал он еще, – это была всего лишь детская клятва, а детские клятвы не в счет – реальная жизнь делает все, чтобы стереть их из памяти».