Скорая помощь. Душевные истории (Звонков) - страница 2

Двое из ларца действительно были счастливы всегда. Пока не поработали с Наполеоном.

О Патрацком они знали теоретически. Виделись. Здоровались. Но работать вместе им не доводилось.

И вот однажды бригада сложилась волею старшего фельдшера – Наполеон и Двое-из-ларца. Три мужика, а с водителем – четыре! Факт невероятный и крайне редкий.

Что должны были натворить Саша с Гошей, чтобы начальство, презрев все доводы рассудка и железное правило, гласящее, что всякая женщина-медик по возможности должна работать вместе с медиком-мужчиной, вдруг объединило в одной бригаде сразу трех мужчин? Полагаю, что-то очень серьезное. Достаточно серьезное, чтобы не простить, и недостаточно, чтобы уволить.

Надо сказать, что, увидав себя в подчинении у Патрацкого, Двое-из-ларца вломились к старшему фельдшеру и принялись каяться и умолять избавить от этого дежурства. Они обещали, что больше – никогда, и предлагали выкрасить забор или еще как-то бескорыстно отработать. И старший фельдшер, назначивший друзей к Патрацкому на целый месяц, сжалился:

– Отработаете сутки, а там посмотрим.

Осчастливленные Двое-и-ларца вышли из кабинета, уверенные, что уж сутки они выдержат. Это ничего. Это можно потерпеть.

Как они ошибались.

Чтобы довести напарника до истерики, Патрацкому хватало и часа.

Он наслаждался властью не стесняясь, откровенно и злобно, не уставая демонстрировать свое превосходство над «тупыми санитарами» на каждом вызове, намеренно ставя фельдшеров в дурацкое положение и высмеивая перед пациентами и родственниками.

– Сколько раз вам можно говорить, – возмущался Наполеон, – что носилки надо брать на вызов сразу, а не бегать за ними потом! Мы теряем драгоценные минуты!

Пока Двое-из-ларца вдвоем перли больного по лестнице, Патрацкий, обмахиваясь карточкой, шел впереди и гундел, что таким долдонам даже носилки нельзя доверять, если на них лежит больной, а не груда кирпича. Потому что непременно уронят и что-нибудь сломают!

Чего скрывать – родственники и пациенты непременно соглашались с доктором, сочувствовали ему и строго смотрели на фельдшеров, которых принимали за туповатых санитаров.

В течение дня в бригаде зрел конфликт. Все чаще раздавалось Наполеоново:

– Я – врач! А вы – фельдшера! Делайте, как я сказал!

Двое-из-ларца, которым амбиции доктора уже в печенках засели, мечтали только об одном – дождаться вечера и в пересменок разлететься по другим бригадам[1]. Однако в шесть вечера один другому трагически сообщил:

– Мы с ним будем до утра.

У доктора Патрацкого была еще одна скверная особенность – двигательный невроз. Сидя на стуле, он постоянно подпрыгивал, перебирал руками пуговицы на халате, трогал нос, сделав пальцы граблями, приглаживал остатки волос, смотрел на часы, сплевывал, шмыгал носом, хмыкал, подмигивал и, обращаясь к собеседнику, тыкал ему пальцем в грудь. А когда злился, бил кулаком в мебель. Чем сильнее уставал доктор, тем больше всяких хаотичных движений совершал. Не двигался он только когда спал, хотя, как мне рассказывали, носом он шевелил даже во сне.