- Значит, так. Я остановлюсь в соседнем переулке. Там есть магазин "Галантерея", теперь ТОО "Нимфа", буду где-то рядом. А ты дойдешь до дома Маковецкого пешком. Да с оглядкой. Если что - шагай мимо, не мне тебя учить. С женой-то хорошо знаком?
- Знаком.
- Вот с ней и поговори. Где, мол, да что. Друг все-таки, беспокоишься. И гляди, нет ли каких концов. Должна же она хотя бы догадываться, куда подевался ее дражайший.
Маковецкий жил в доме еще довоенной постройки, с широкими лестницами, со старым решетчатым гремящим лифтом, с потолками четырехметровой высоты. У двери квартиры № 18 лежала сырая тряпка для вытирания ног, даже не смятая, явно положенная недавно. Но на звонок, прозвучавший неожиданно громко, никто не отозвался. Мурзин еще дважды нажал кнопку, посмотрел в глазок. Ничего, конечно, не увидел, но заметил короткое затемнение: дома кто-то был.
- Маша! - крикнул он в замочную скважину. - Это я, Мурзин. - И отступил, чтобы его могли разглядеть в глазок.
Наконец замок щелкнул, звякнула цепочка и он, действительно, увидел перед собой Машу, жену Маковецкого, ту самую, когда-то изящную статуэточку с филфака, которой они, все трое, любовались, за которой увивались, вместе и порознь. Теперь от бывшей Маши осталось только неувядающее удивление в глазах. Будто давным-давно ее что-то несказанно восхитило и она, распахнув свои глазищи, так и не сумела научиться смотреть на мир спокойно, как все люди.
- Ой, Саша, входи скорей. Я так боюсь...
- Чего?
- Звонят какие-то, по телефону, в дверь. А по телевизору все про бандитов говорят.
- А где сам-то?
- Я на даче была, приехала, а его нет, только записка: "Уехал к Зойке в Одессу". Никогда такого не было, чтобы не предупредив...
- Ну, мало ли...
- Не-ет, у него кто-то завелся, я чувствую. - Она придвинулась вплотную, и он совсем близко увидел глаза, которые когда-то мечтал поцеловать. - Не в Одессу он уехал. Зойки-то, дочки, в Одессе нету, вот что.
И вдруг спросила с чисто женской непоследовательностью:
- А ты чего пришел-то?
- Давно не виделись. Ну, поскольку ты на сегодняшний день безмужняя, давай я за тобой поухаживаю. Как когда-то.
- Ой, какие ухаживания! Стара я для ухаживаний.
- Ты для меня всегда останешься той...
- Дурочкой, хочешь сказать?
Он опешил, не нашелся, что ответить.
- Я же знаю, вы меня между собой дурочкой называли.
- Это же любя!
- А я злилась.
- Постой, а откуда тебе это известно?
- А мне Мишенька все передавал, что вы обо мне говорили. Потому, может, я его и выбрала. Как самого доброго.
Кольнула запоздалая обида: это же не по-товарищески! Да что теперь-то...