Голос его стал плотным, почти материальным, словно свинцовые капли, направленные на Сая, но проходящие сквозь него, и только гранитная стена вздрагивала от сверхмощных ударов.
«Что нужно этому духу, Сай? Дружба?! Любовь?! Новые горизонты?! Все это мерзкие иллюзии, Сай! Они могут только испортить наслаждение реальными радостями жизни».
Последние залпы пролетели сквозь загадочно-неподвижного Сая и совсем разрушили стену за ним. Она бесшумно распалась, и открылась комната. Та самая Комната…
Рен-барх вдруг перестал быть непреклонным Космодором и ощутил в себе молодого двадцатилетнего Гавона – лидера школьных похождений, самого интеллигентного и непокорного воспитанника 517-й Гипнодидактической школы. Гавон узнал комнату, понял, какие события разыграются снова на его глазах, и ему захотелось умереть (где-то очень далеко, в реальности, его тело конвульсивно металось в бесплодных попытках выкарабкаться из сна). Широко открытые, застывшие глаза узнавали эту комнату с кроватью и столом, этого пьяного парня в кровати и красивую обнаженную девушку. Воспоминание о любви к ней превратилось в саму любовь и в невыносимое страдание от цинизма происходящего. Это была женщина, которую он позволил себе любить больше самого себя, а пьяный, с которым она через минуту ляжет, – его лучший, единственный друг, последняя возможность веры в дружбу. И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело в руки его друга. И все это произойдет перед ним. Как тогда. И они не остановятся даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый последними остатками юношеского достоинства, включит свет…
Где-то глубоко, в сознании, все же оставалась часть Космодора Рен-барха, потому что на миг мелькнуло презрение к могуществу сна, напрасно тратящего силы на давно пережитое. Но то, что произошло потом, отнюдь не было повторением. Спинка кровати начала вытягиваться и утолщаться, приняла очертания дарха… не просто дарха, а Доктринера – он был значительно моложе, таким, как в первые годы их знакомства. Великий Доктринер наклонился над сплетенными телами и рассматривал их внимательно и заинтересованно, словно перед ним были инфузории, поведение которых разрешит важную биологическую проблему. Когда в кровати все было кончено, он взглядом подозвал ее. Девушка подняла голову, в ее глазах засветилось нетерпеливое радостное ожидание, то ожидание, с которым все личные сотрудники Доктринера, в том числе и Гавон, спешили получить следующую задачу от любимого шефа. И невероятная догадка пронеслась в мозгу, разрушила преграды между сознанием и подсознанием, между молодым Гавоном и зрелым Рен-Бархом, между спящим и бодрствующим, между сном и действительностью.