Малкин, покосившись на нашу идиллию, поморщился и ушел в спальню, продолжая беседовать по телефону.
Надолго Макса не хватило. Несколько раз прогнав отрывок, он зевнул и выдал, что профессионализм завтра его выручит, после чего удалился в свой номер.
Воровато покосившись на закрытую дверь, за которой по-прежнему бушевал тайфун Несмеяна, я потянулась к чемодану и с трепетом извлекла оттуда тетрадь и ручку.
Итак!
“Новость дня номер раз: Малкин умеет улыбаться и даже – о ужас! – ШУТИТЬ. А еще предпринимал неплохие попытки утопить меня в морюшке.
Новость номер два: у Малкина самая совершенная задница из всех, что я видела. Не то чтобы это было каким-то сверхважным наблюдением, но почему-то захотелось сказать.
Новость номер три: плечи у него тоже ничего. Очень даже ничего. Едва слюной не захлебнулась, если совсем уж честно.
Ну, и новость четыре: завтра мы выезжаем в Эйлат, причем, судя по обмолвкам господина начальника, кроме работы нам там обломится еще и дайвинг. Обалденно же!
Правда, к Эйлату, дайвингу и желанной Максовой роли прилагается еще и Давид Фельдман… Но что сделать с этим – я придумаю!”
Уф… Все, что ли? Очередная порция глупостей написана, эмоции выплеснуты, можно ужинать и спать ложиться. Вставать завтра ра-а-ано.
Когда Малкин говорил, что в Эйлате будет Красное море, я представляла пляж, лазурное небо и пробы где-то в комфортных условиях и живописных местах.
Угадала, пожалуй, только с местами. Потому что в пустыне, куда нас целых пять часов везли автобусы, было действительно красиво. На этом достоинства съемочной площадки будущего бестселлера заканчивались.
Здесь было невыносимо жарко. Почти сорок, хотя мне казалось, что все пятьдесят градусов.
И если в басах были кондиционеры и ехать было вполне сносно, то стоило выйти, как тихонечко взвыл даже Малкин.
– Двадцать первый век, сейчас все снимают на фоне зеленого полотна. Но нет же, местным подавай натуральность, – себе под нос пробормотал он, стирая со лба мгновенно появившуюся испарину.
Зато Макс держался бодрячком… похоже, он действительно настроился поражать Давида своими талантами и теперь стойко и мужественно сносил все тяготы и лишения.
Старовойтов выглядел одухотворенно, словно Питерский художник на вернисаже: взгляд прямой, устремленный в светлое будущее, а не на стройные ноги помощницы Фельдмана. Максу не хватало только бакенбардов и трости, чтобы походить на человека высокодуховной культуры, разве что цветастые шорты и рубашка-гавайка выбивались из образа.
– Час на подготовку к пробам, развертывание аппаратуры и настройку, – громко по-английски и в рупор скомандовал невысокий смуглый мужик в кепке, показываясь вдалеке. – Актерам готовиться.