В общем， было ясно, что ничего неясно. В химии я разбирался слабо. Поэтому просто запоминал, о чём говорит собеседник.
«Нужно будет глянуть в планшете, что там за нанотрубки такие и почему открытие забуксовало», — решил подсобить гостеприимному хозяину я.
Через полчаса, за которые я успел съесть два бутерброда с красной икрой и одно пирожное, профессор, исписав полтетради успокоился и замолчал.
— Да, химия — замечательная наука. Недаром ей так много уделял внимания Михаил Васильевич Ломоносов, — поднял я передающееся знамя очковтирательства и начал ответный монолог. — Известно, что он очень любил этот увлекательный предмет и даже в 25 июня 1745 года ему было присуждено звание профессора химии. По нынешним временам это равносильно, как стать академиком. Ломоносов очень увлекался в своей лаборатории изучением стекла и фарфора. Он провел более трёх тысяч опытов. В своей работе «Элементы математической химии», изданной в 1741 году Михаил Васильевич писал…
Через 20 минут я решил закруглятся, а то наверняка рты у слушателей будут болеть, ибо открыты они были всю мою лекцию.
— Во， Эмма, память у парня! Шпарит без шпаргалки. Просто диву даешься, когда слушаешь. Молодец! — уже перейдя в разговоре с супругой на «ты», сказал Иван Павлович， показывая на меня открытой ладонью руки «ленинским» революционным жестом.
* * *
Мы просидели ещё минут 15–20， кушая эклеры и болтая о современной музыке. Конечно же, никакие «The Beatles» или， упаси Господи， «Rolling Stones» профессору, как и его супруге не нравились. А вот песня «Валенки» в исполнении Ольги Воронец была им очень по душе.
Также им очень нравились песни из советских фильмов: «Девчата», «Весна на Заречной улице», «Трактористы». Эти фильмы, как и песни， мне тоже очень нравились, и мы с удовольствием некоторые из них спели.
Как-то сам по себе разговор стих. Повисла минутная пауза и я ей решил воспользоваться.
— Большое спасибо за завтрак и приятную беседу. Извините, но мне пора, — поднимаясь， поблагодарил я добродушных хозяев.
Особо сильно отговаривать меня не стали и， попрощавшись ещё раз， я одел сандалии и поехал домой.
— Ну и что ты об этом скажешь? — спросила Эмма Георгиевна через минуту мужа, после того как закрыла дверь за странным визитёром. Супруг сидел за столом в задумчивости и был явно не в своей тарелке.
— Не знаю, что и думать， Эмма, — «фамильярно» ответил ей Иван Павлович. — Если б не его возраст, я подумал бы, что разговариваю по меньшей мере с каким-нибудь учёным-профессором. Ну, или на худой конец каким-нибудь доцентом. Если б я закрыл глаза и общался с ним, не видя его, то был бы уверен, что званий и знаний у него уж никак не меньше， чем у меня. Кстати, ты заметила, как он держался?