М’гату и раньше провоцировал Каана на эмоции, но сегодняшний поступок особенно задел его за живое. Свой компьютер Доминик считал единственной территорией, куда он бы никогда не позволил постороннему совать свой нос, и то, что туда влезли без его разрешения, он посчитал настоящей издёвкой. Конечно, он бы его не убил. Он знал, что Рошер достанет пульт, знал, что снова будет больно, но, если подполковник хотя бы на секунду испугался за свою жизнь, оно того стоило – Доминик всегда умел напугать до полусмерти.
Лёжа на своей койке и положа руку на осквернённый планшет, он думал о Джойс.
Кто-то из мудрых китайцев сказал, что, если на чахлом дереве осталась хоть одна цветущая ветка, то именно на неё и сядет поющая птица. Для него этой птицей стала Джойс. Джослин. Это имя на вкус было как кисло-сладкая ягода, нагретая на эвдонском солнце среди трав и цветов. Джойс. Джойс. Джойс. На Эвдоне не было имени Джослин, а слово «Joseelaenah» было. Оно значило «Моё сердце». Любопытное совпадение.
Он сам не понял, когда этой девочке удалось продраться сквозь толстую хитиновую оболочку его вредного характера и тронуть то, что, как Доминик думал, он в себе уже давно целенаправленно изжил. Наверное, это произошло в тот момент, когда взорвалась та злополучная бомба. И всё-таки это было что-то большее, чем горькое чувство вины.
Скрывать эмоции Каану было не в новинку – Доминик уже привык к этому сверлящему изнутри чувству навязчивого дискомфорта, который стал его второй кожей, но с каждым днём ему становилось всё сложнее отсекать чувства. Он всё больше чувствовал, что устал.
Подполковник был прав, будь он неладен. Только какой в этом толк? Даже в параллельной реальности он был бы совсем не тем человеком, который ей нужен. Эвдонец, изгой, покалеченный войной преступник, весь в шрамах и ожогах, а она… Она вчера поймала ту грязную шавку, за которой несколько недель гонялась охрана. Поймала её и в таз, а потом подняла намыленные уши и говорит: «Доминик, я назвала его Барашек! Смотри, какие у него на ушах завитушки», а собака сидела и преданно смотрела на девочку как на одну-единственную возможную хозяйку, и ни разу даже не тявкнула в знак протеста. Может быть, у Джойс просто такой необычный дар – делать всё вокруг себя добрее? Иногда Доминику было даже любопытно, может быть, она и его вот так вот приручила, просто улыбнувшись, а сам по себе он ничуть не изменился и всё ещё был ничем не лучше той бешеной дворняги?
В последнее время Доминику всё чаще снилось, как он, весь пропитанный кровью, сидит среди поля, усыпанного пеплом, и смотрит, как догорают на самодельном костре останки его командира. Он не оказал ему услугу в виде милосердного выстрела в голову, а привязал к обложенному сухой травой дереву с кляпом во рту и совершил самосуд так, как подсказала его жажда мести. Может, и правильно сделал Нерушимый Генерал, отдав его под трибунал и доведя дело до казни?