В этот раз мне удалось достучаться до её сознания.
– Здесь я не слышу людей. Здесь плохо пахнет. Ничего не слышно.
– Ну так посмотри вокруг!
– А она? – в мыслеобразе Рося была живой, любопытно-весёлой, с вываленным от жары языком и в окружении полевых цветов.
– Не волнуйся. Не бросим.
Нехотя, через себя разумная встала с асфальта на площадке перед подъездом, отошла в сторону. Принюхалась, прошлась по придомовой дороге.
– Не слышу.
– За дом сходи. Там попробуй.
Недоверчиво посматривая в мою сторону, она всё же не стала возражать и тяжело, свесив голову, зашла за угол. Вернулась быстро.
– Там были люди. Почти не слышно. Не найду. Много времени прошло. Есть след ноги. Вчера, думаю, слышно было лучше. Она пошла посмотреть. Ты ей сказал осмотреться...
Сука... Я, значит, корень всех бед... Удобно придумала, Витя во всём виноват...
И в ответ меня прорвало, словно старую дамбу в половодье:
– Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! – впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. – Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет – на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну!
Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр.
– Давай! Давай!!! – слова пёрли наружу непрерывным потоком. – Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!..
Разумная молчала.
– Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, – от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать.
Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим...
В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл...
Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты.
Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью.
Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила:
– Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как.