– Как мило, Оливия, – в голосе Дэниеля проскользнула насмешка. – С чего вдруг ты решила меня приласкать? А впрочем, я не против. Главное, чтобы твой жених не узнал. Но мы ведь не будем ему рассказывать, не так ли?
Нет, тут совершенно явно что-то нечисто. Я отчетливо слышала голос Дэниеля, узнавала его интонации. Но настоящий Дэниель отреагировал бы на мой поступок иначе. Он куда скорее откусил бы себе язык, нежели заговорил бы в такой интимный момент о другом мужчине.
Я распахнула глаза. Уставилась на довольно улыбающегося Дэниеля, который, впрочем, тут же постарался придать себе прежний грустный и растерянный вид.
– Кто ты? – спросила сухо и требовательно.
– Оливия, тебе плохо? – с искренней обеспокоенностью полюбопытствовал лже-Дэниель. – Что за странные вопросы?
– Потому что ты не Дэниель. – Я покачала головой.
– Откуда такой неожиданный вывод?
Я ничего не ответила. Да это было и не нужно. Фигура Дэниеля вдруг замерцала, искажаясь и изменяясь на глазах.
С приглушенным шипением испарились змеи. Просто вспыхнули мгновенным бесцветным пламенем – и развеялись белым облачком. Я невольно попятилась от этого зрелища. А когда вновь взглянула на плиту, то широко распахнула от удивления глаза. Потому что этого человека никак не ожидала тут увидеть.
– Привет, подруга, – спокойно проговорила Бретани Коул, легко спрыгнув на пол. – Давно не виделись.
Интересно, сколько я уже здесь?
Я уныло вздохнула и принялась массировать виски в попытке унять тупую головную боль.
Я понятия не имела, сколько времени провела в заточении. Секунды складывались в минуты, минуты – в часы, а часы, наверное, в дни.
Впрочем, ручаться за последнее утверждение я не могла. У меня не было ни малейшей возможности следить за сменой дня и ночи. Я находилась все в том же просторном гулком помещении, где отсутствовали окна. Тусклый зеленоватый свет, исходящий от стен, не менял интенсивности. Сначала я пыталась вести подсчет по количеству приемов пищи. Периодически передо мной словно ниоткуда появлялась миска с холодной подгоревшей кашей и ломтем черствого хлеба. Но достаточно скоро я поняла, что мой похититель издевается надо мной, выдавая скудный паек отнюдь не через равные промежутки времени. Иногда к моменту появления новой миски я готова была на стену лезть от голода, иногда чувствовала себя совершенно сытой.
У меня было только одно объяснение всего происходящего: кто-то настойчиво пытался свести меня с ума. И это кому-то вполне удавалось.
Полная всеобъемлющая тишина этого места давила на уши. Все чаще я начинала говорить сама с собой вслух. Лишь для того, чтобы убедиться: я не оглохла. Я все ещё существую, если слышу себя.