— А! Явился?!
— Явился? — в недоумении переспросил я.
— И чего ты хочешь этим добиться? Держишь меня здесь как пленницу! Купил, как рабыню, хотя знал, что я против, что этого не хочу. Ты — мерзавец!
Вот это новости! Я сумел совладать с лицом и утихомирить нахлынувшую злость:
— Все, что я делал, было исключительно в интересах ребёнка. Мой сын не может родиться в доме Люмбов. Он должен жить дома, в своем родовом поместье. А ты, — обдав ее холодным взглядом, сказал я: — не хочешь быть матерью, твое дело. Родишь, иди на все четыре стороны. Но мой сын будет со мной.
Айриса подалась вперед, желая бросить что-то злое, яростное. Но вдруг замерла, посмотрела на меня взглядом полным обиды и слез, обессиленно прислонилась к подоконнику и разрыдалась в голос.
Я растерянно топтался на месте, чувствовал себя совершенно по-идиотски, не зная, что делать и как вообще на это реагировать. А Айриса всё громче заливалась: горько, содрогаясь в рыданиях и вводя меня в еще больший ступор.
Всё же, взяв себя в руки, я подошёл и присел рядом на подоконник.
— Может, расскажешь? — спросил я, когда она сделала паузу, чтоб набрать в грудь воздух, и продолжить дальше реветь.
— Мы прокляты! — почти прокричала она.
Я удивлённо выпучил глаза и уставился перед собой, пытаясь сообразить, с какой это вдруг радости мы прокляты.
— Так! — я решительно сполз с подоконника, взял ее за плечи, встряхнул: — Хватит! Рассказывай, в чем дело!
Айриса всхлипнула, перепугано вытаращилась, шмыгнув носом, и сказала:
— Мы прокляты, и наш сын тоже! А из-за того, что ты меня здесь держишь, теперь Люмбы всем расскажут про наш грех. Нас все возненавидят! А нашего сына…
Она, так и не договорив, снова зарыдала.
— Это из-за тех слухов, что они распускают? — скривился я. — Да ведь это все ерунда! Мне плевать на них, я никому не позволю оскорблять тебя или нашего ребёнка. Поверь мне, никто не посмеет нас этим попрекать.
Айриса горько всхлипнула, махнула рукой.
— Нет, не из-за этого. То, что наш сын будет незаконнорождённый, это пустяк, по сравнению с тем, что он рождён в страшном грехе.
— О каком грехе речь, Айриса? — спросил я.
Она перестала плакать, затравленно посмотрела на меня, не решаясь сказать. А, наконец решившись, выпалила:
— Мы с тобой брат и сестра.
Я растерянно улыбнулся, гыкнул, готовясь рассмеяться, но вовремя взял себя в руки, потому что, наконец, пришло понимание.
— Что?! Какого это ракшаса мы с тобой брат и сестра? Это еще что за чушь?!
— Это правда, — Айриса шмыгнула и принялась утирать слезы. — Я тоже незаконнорождённая. Люмбы мне все рассказали. Наши отцы родные братья.