Наступила полоса сильнейших штормов.
Ночь на 17 февраля была одной «из самых неприятнейших и опаснейших» за все время плавания. Вспоминая об этих жутких днях, Беллинсгаузен заметил, что бывали моменты, когда «бояться было стыдно, но самый твердый человек внутренне повторял: боже спаси!»
Шторм всегда таит в себе опасность. Но когда вокруг теснятся колоссальные айсберги, опасность тройная. Редкий по биле шторм застиг моряков в эту ночь. Уже в начале его корабли потеряли друг друга. К тревоге за судьбу своего корабля присоединилось беспокойство за судьбу товарищей. Лазарев приказал дать залп из четырех орудий. Залп услышали на «Востоке», но судам все же соединиться не удалось.
«Волны подымались, как горы, - вспоминает Новосильский, - шлюп то возносился на вершины их, то бросаем был в изрытые водяные пропасти… Кругом льды, между тем темно н пасмурно, густой снег, соединяясь с брызгами разносимой повсюду вихрем седой пены валов, обнял наш шлюп каким-то страшным хаосом. Присоедините к этому свист ветра в обледенелых снастях, скрип перегородок в шлюпе, бросаемом с боку на бок, мелькающие в темноте, как привидения, ледяные громады, пушечные выстрелы и фальш-фейерный огонь, ярко освещающий мрак в бурю, и вы будете иметь только бледную копию всех ужасов этой ночи! Когда с хребта волны шлюп падал вниз, казалось, что мы находимся при подошве высочайшей водяной горы. Сильнейший вихрь рвал верхи валов и разносил брызги дождевою пылью по воздуху»
В полночь - смена. Новосильский пробирается в каюту и, как сноп, падает на койку. Но заснуть ему не удается Над самым ухом, не переставая, рушатся на палубу тысячепудовые гребни, корабль дрожит и падает на сторону. В голове мичмана проносятся заманчивые картины уютной петербургской жизни «Наши родные и друзья на далеком севере, - не то с упреком, не то с завистью думает он, - и не подозревают, какую бедственную ночь проводят русские моряки во льдах под Южным полюсом!»
Позднее, в южной части Индийского океана, грянул еще более ужасный шторм. «Положение шлюпа нашего могут представить себе только те, которые подобное испытали, - заметил о нем Беллинсгаузен - Сила ветра была такова; что паруса полопались один за другим, к утру уцелел лишь один фор-стаксель. Я приказал скорее спустить его, дабы иметь хоть один парус на всякий случай. Ветер ревел, волны вздымались до высоты необыкновенной, море с воздухом как будто смешалось, треск шлюпа заглушал все. Мы остались совершенно без парусов, на произвол свирепствующей бури Я велел растянуть на бизань-вантах несколько матросских коек, дабы удержать шлюп ближе к ветру. Мы утешались только тем, что не встречали льдов в сию ужасную бурю».