– Он все равно читал этот курс, но потом я приходил к нему в кабинет и спрашивал: «Доктор Мэнди, почему вы не верите, что T-лимфоциты убивают зараженные клетки?» а он отвечал: «Ну, я не знаю, просто это кажется слишком странным».
Все выглядело так, словно если бы наши почки удаляли токсины из крови совершенно разными способами, никак не связанными друг с другом. Эллисон тоже считал, что это странно, но по-хорошему странно. Он хотел все «проверить», узнать об этом побольше.
– То было фантастическое время в науке, – вспоминает Эллисон. – Иммунология всегда была довольно непонятной отраслью – ну, все, конечно, знали, что у нас есть иммунная система, потому что прививки работали. Но никто не знал особых подробностей.
Он уже достиг потолка в единственном классе иммунологии, доступном ему в Остине.
7. Макрофаги и дендриты (биологи называют их просто «антиген-представляющими клетками», или АПК) служат чем-то вроде живого плаката, которые показывают номера, выигравшие в последней лотерее, в виде уникальных образцов антигенов болезни. Каждая из миллиардов адаптивных иммунных клеток рождается со своим лотерейным билетом. В конце концов номера совпадают: случайным образом находится B– или T-лимфоцит, который точно соответствует представленному антигену, и он начинает размножаться, составляя целую армию клонов с одним и тем же выигрышным билетом против болезни, после чего начинается адаптивная иммунная реакция.
8. – Я был как-то немного разочарован, – вспоминает Эллисон. Он хотел поступить в какой-нибудь «первоклассный» вуз, чтобы изучать иммунологию. – Но я снова занимался биохимией – очищал белки, секвенировал их и так далее. Старшие товарищи заставляли тебя заниматься черновой работой, а все остальное они называли «моделированием», ну, типа «не составляй модели, не думай, просто работай!» В общем, я сказал им: если это наука, занимайтесь ей сами, а я поеду назад в Остин! Но тогда я был в Сан-Диего. Я женился и пару дней в неделю играл с кантри-группой. Неплохо проводил время.
Помните Spanky and Our Gang, у них еще песня была, Like to Get to Know You? Я играл с группой, которая однажды выступала у них на разогреве, и даже был знаком со Спанки Макфарлейном.
Длинноволосый кандидат наук, игравший на губной гармошке, – это круто, он хорошо вписался в музыкальную сцену.
– Я играл в заведении под названием «Стингрей». У нас была группа, которая называлась Clay Blaker, the Texas Honky-Tonk Band. У меня была основная работа, а у всех остальных – нет. Все остальные в группе, ну… Я просто временами с ними тусовался и играл, ну, знаете, пару сетов, или может быть, половину сета, или еще что-то такое. Я хорошо с ними сдружился. Через них я познакомился с другими ребятами. Я был довольно популярен как исполнитель на губной гармошке для молодых певцов, которые хотели играть на «открытых микрофонах» и прочем подобном. Наша группа стала довольно знаменитой в регионе, который назывался Норт-Каунти. Это в Энсинитасе, штат Калифорния. Мне довелось увидеть ту сторону жизни, которую я краем глаза видел, когда рос в Элисе, ну вы знаете, довольно нервную, даже жестокую.