– Люди говорили: «О, [ИЛ-2] слишком токсичен. Многим он не помогает», и это на самом деле так, – говорит Волчок. – Но он показал нам, что в определенных обстоятельствах – обстоятельствах, которые мы в то время еще не понимали, – иммунная система может распознавать рак. И контролировать его. У нас были эти проблески. Вы начинаете соединять все эти разрозненные части мозаики вместе – маленькие воспроизводимые успехи ИЛ-2, мышиные модели, ветеринарную онкологию, – проблески и вспышки. Но вот [большое научное сообщество] считало картинку очень мутной. И предстояло соединить между собой еще много «точек». Чего не хватало, так это точной науки – базовых исследований туманной работы иммунной системы, которую они наблюдали. И больше чем что-либо, им требовался недостающий кусочек «мозаики», или, может быть, несколько кусочков, которые соединили бы между собой все эти вспышки и проблески и превратили единичные случаи в научные данные. Химиотерапевты и большинство онкологов считали, что эта надежда без доказательств довольно-таки чудная и ошибочная идея. Но для сторонников иммунной онкологии именно так и должен выглядеть поиск ответов на сложные биологические вопросы. Да, иммунотерапия не работает, но это не значит, что она не может и не будет работать. Это было похоже на попытки завести машину: они видели, как другие машины нормально ездят, видели, что мотор чихает, но не заводится как следует. Да, они по-прежнему не могли понять, почему же машина не едет. Но они по-прежнему верили, что это машина.
Они верили, что что-то реальное и конкретное не дает двигателю завестись. Что известные им запчасти автомобиля – зажигание, двигатель – существуют и совершенно необходимы для того, чтобы машина ехала. Они видели, как их машина иногда едет, видели другие машины, которые ездят, и постепенно осваивали механику системы – ключ, который должен подходить, педаль газа и трубки, отдельные детали двигателя, требования к топливу и температуре, воспламеняемые газы. Но даже несмотря на все их познания машина все равно не заводилась. Иногда, даже когда двигатель все же заводился, им не удавалось сдвинуть машину с места. Исследователи иммунотерапии полагали, что дело в том, что они еще не открыли какую-то необходимую часть, механизм, который до сих пор остается им непонятным. И они верили, что если будут и дальше пробовать, то в конце концов смогут открыть этот механизм. Этот прорыв объяснит все проблемы. Такой образ мыслей давал надежду и вдохновлял, но в то же время и немало злил.
– Мы видели, как все работает в мышиных моделях. Но задача состояла в том, чтобы взять то, что вы видите в 20-граммовой лабораторной мыши, которая благодаря инбридингу генетически идентична всем остальным мышам, которых вы изучаете, и повторить то же самое в 70-килограммовом человеке, которого никто специально не выводил, – говорит Волчок. – А уже после этого они смогут заставить машину ехать и начать работу над другими, еще лучшими машинами.