* * *
Осенью двадцать третьего ей было уже двадцать восемь.
Однажды субботним вечером она увидела на бульваре мужчину, который читал русскую газету, напечатанную по старинке, с ятями и ерами. Подсела к нему на скамейку. Разговорились. Он оказался философ, недавно высланный из России.
– А вы кто? – спросил он.
– Буквально никто, – сказала Маша. – Просто никто. Ничтожество. Je suis litté ralement nullité.
– Не говорите по-французски! – шикнул философ. – Да еще так громко! Здесь ненавидят Францию, вы что, не знаете?
– Знаю. Но увидела русского и заговорила по-французски. Забавно, правда? Ja, ich bin buchstäblich Null, nichts, niemand! Слишком философски… Как там в России? Что пишут?
– Ужасно, – сказал он. – Большевики меня изгнали, я должен был бы горевать, но я счастлив, что вырвался.
– А я скучаю, – сказала Маша.
– О чем? Вот, почитайте! – Он сунул ей газету чуть ли не под нос. – Расстрелы, реквизиции и голод. А будет еще хуже.
– Не знаю. – Она отвела его руку. – Здесь не сытнее. А я люблю Россию. Вспоминаю, как жила в маленьком городке, где главное событие – скорый поезд, который без остановки проходил через нашу станцию. Смешно, глупо? Но все равно люблю.
– Кому некого любить, тот любит родину! – вдруг обозлился он. – Особенно же Россию.
– А вы кого любите? – спросила Маша.
– Себя, разумеется. Но вы мне тоже нравитесь. Пойдемте ко мне.
* * *
Утром он, встав с постели, вдруг деловито спросил – они уже перешли на «ты»:
– Сколько я тебе должен?
– За что?
– Как это за что? – Он удивленно обернулся к ней. – За… за все за это.
– Я не знаю здешних цен, – усмехнулась она.
Хотела добавить «на проституток», но промолчала.
– Тогда пускай это будет бесплатно, – засмеялся он в ответ. – Пускай это будет взаимопомощь соотечественников на чужбине! – И засмеялся еще громче.
Деньги Маша у него все-таки взяла, купюры с безумными нулями. В станционном буфете она купила на все эти миллионы бутерброд с паштетом и бутылку пива.
Вышла наружу.
Услышала шум и свист. Приближался поезд. Станция была маленькая. Скорые на таких не останавливаются. Человек пять зевак стояли на платформе. Начальник станции три раза позвонил в колокол, привинченный к стене. Жандарм в мундире с галунами стал навытяжку и отдал честь.
Рядом с жандармом стояла девочка лет пятнадцати с нежным румянцем и крутыми локонами. Поезд ехал мимо, чуть замедлив ход, а она, едва не встав на цыпочки, сияющими глазами смотрела в окна. Вот она помахала кому-то рукой. Маша мельком увидела, что это был молодой офицер. Кажется, он ответил улыбкой. Девочка покраснела и счастливо засмеялась.