Американский журналист Роберт Бенчли однажды язвительно заметил, что люди делятся на две категории: на тех, кто делит людей на две категории, и тех, кто этого не делает. Кажется, я из первых.
Для меня характерна двойственность восприятия: предпочитаю все разделять на белое и черное – не люблю серое. Так уж я устроена. Конечно, я отдаю себе отчет, что кому-то серое нравится (и понимаю, что делаю это снова – делю людей на две категории). Такие же четкие полярные различия я провожу во всем: в работе, повседневной жизни, в отношении коллег и определении собственных целей. Танцор либо принимается (он великий), либо нет (любой, не дотягивающий до определения «великий»). Продюсеры либо хорошие, либо вредные. Коллеги либо преданы общему делу, либо не существуют для меня вовсе. Критики либо мои друзья, либо враги.
Если бы мне нужно было одной парой таких противопоставлений определить свою творческую ДНК, то я выбрала бы, пожалуй, вовлеченность и отрешенность.
Я постоянно мечусь от одной крайности к другой, не задерживаясь посередине.
К примеру, есть у меня навязчивая потребность требовать от своих танцоров доказательства преданности мне и моим проектам. И вот я постоянно сверяю их рабочие привычки со своими, чтобы убедиться, что они одинаковы, с дотошностью сыщика фиксирую все детали: вовремя ли они пришли на репетицию, успели ли разогреться, готовы ли они с удвоенной силой отдаться репетициям, когда что-то не удается? Появляются ли у них новые идеи и готовы ли они ими делиться или просто ждут, когда я принесу все в клювике? По такому внутреннему контрольному списку я оцениваю степень вовлеченности других. Я не хочу, чтобы они просто принимали участие в моем проекте, мне нужна безоговорочная преданность делу.
К себе я отношусь не менее строго. Я всегда проверяю степень своей вовлеченности в тот или иной проект, стараюсь погрузиться в него больше других. А иногда и танцую, примеряя на себя ту или иную роль.
Вникнув в суть происходящего, я отхожу в сторону и превращаюсь в королеву отрешенности. Причем отхожу так далеко, что становлюсь зрителем. И вижу нашу работу так, как увидит ее публика: по-новому, свежо, беспристрастно. В театре я часто спускаюсь в зал и смотрю, как танцоры репетируют. Если бы я могла наблюдать их с еще большей дистанции – выйдя за пределы театра, с улицы, то я бы это сделала. Такая беспристрастность нужна мне для понимания своей работы.
Это естественный импульс. Я выросла в предгорьях Сан-Бернардино, в малонаселенной местности, где не с кем было поговорить: не было ни соседей, ни товарищей по играм. Я смотрела фильмы в передвижном кинотеатре с большого расстояния. Я даже отдалилась от своих младших братьев-близнецов и сестры. Они жили в одном конце дома, а я в другом – никто и ничто не мешало мне заниматься своими делами по собственному расписанию. Тут можно заметить, что моя отрешенность – следствие образа жизни, и поэтому она составляет часть моей творческой ДНК. Я родилась с ней, и она полностью вошла в мою плоть и кровь в последующие годы.