Хорунжий уже начал зипун рвать на нем. Илья раскровянил ему кулаком лицо.
— Отпустите! Не тот отпечаток! У Фильки сдвоена набойка на правом сапоге. А у вражины — на левом! Да и скос не в ту сторону! — оттолкнул Кузьма Хорунжего.
— Ай, правда! Зазря мы тебя, Филька, казним! Иди с богом! Живи!
— Зверюги! — отплевывал кровь Лапша.
— Винюсь, винюсь! — примирительно похлопал его но плечу Хорунжий.
— Ставьте вина кувшин за обиды!
У всех казаков сапоги проверили тщательно. И не нашли больше ничего похожего. Поистине — сила нечистая! Значит, один идет враг, конно или на паруснике.
— Конно не могет! На лодке скользит по ночам!
— Скорей всего на челне.
— И коня не так уж трудно добыть. Я видел башкирский табунок за рекой.
— И от сгоревшей орды табуны остались, бродят по степу.
— На коне он не успевал бы! — постукивал рукоятью шестопера по камню Хорунжий.
— Ежли враг на челне, мы бы его засекли! — спорил Илья.
— Пожалуй, засекли б!
— А ежли дозорщик обошел нас однажды ночью и впереди идет? — вмешался Ермошка.
Есаулы замолчали, засопели. Как же это им не пришла в голову такая простейшая мысль? Конечно же, вражина крадется на челне впереди.
— Пшел вон отсюда! — пытался отогнать Хорунжий Ермошку.
— Любопытно: кто это? — потер нос Илья.
— Тихон Суедов, мабуть...
— Силантий Собакин!
— Балда!
— У Балды ума не хватит на это дело!
— Полагаю, энто Гришка Злыдень. На него похоже!
— А я такую подметку сдвоенную видел на сапоге расстриги! — снова вмешался Ермошка.
— Неужели Овсей?
— Знамо, Овсей. Он чужак. На Яик с Дона бежал. На Дон с Москвы. Дозорщик он царский! Тайком книгу писцовую составляет, дабы вернуть тех, кто тянул тягло!
— Похоже, что Овсей. Боле некому! — согласился Хорунжий.
К есаулам подошел слепой гусляр, протянул дрожащие руки за мясом, заиграл ноздрями. Проголодался. Гусляр пристал к обозу полка. А обозом атаманил на этот раз Герасим Добряк. Он не мог терпеть нищего старика. И ничего, кромя пинков и зуботычин, гусляр в обозе не получал.
— Накорми гусляра, Ермошка! — распорядился Хорунжий.
Есаулы сочинили доклад Меркульеву. Матвей Москвин нанес его мелкой буковью на листок — величиной с детскую ладошку. Хорунжий скрутил послание в плотный короткий прутик, привязал его нитью к жесткой ноге ястреба-кречета. Тимофей Смеющев снял кожаный колпачок с головы хищника, метнул птицу в небо. Кречет взлетел робко, кружнул над становищем... и вдруг пошел сразу стремительно к югу, в сторону казацкого городка.