— Бориска не знал, что Гриньку боров сгрызет.
— Не встревай! Слушай меня! Помогай мне, Дарья... Не успеваю разобраться в жалобах. Вот Силантий Собакин на знахарку боязно сердит, бо ведьма на свинье ездит. Чуешь? Верхом на свинье шастает по ночам! И не поклеп сие! Не клевета черная! Я самолично застал колдунью прошлой ночью на хряке. Мурашки пошли по спине. Сходи к ней, Дарья. Уговори ведьму жить по-человечески. Так и передай: сядет еще раз на борова — спалим сатану в костре. Я не пойду супротив народа!
— Так ить у нее свинья ученая. Она какие-то коренья роет в степи рылом для знахарки. Тот корень целебный токмо хряк чует.
— Не гневай меня, Дарья! Не успоряй! Веди на расправу шинкаря и расстригу!
...Овсей и Соломон сели перед Меркульевым на лавку в разных углах. Они не смотрели в глаза друг другу, явно были врагами.
— Какие обиды у тебя, Соломон, на Овсея? — мягко спросил Меркульев.
— Боже мой! У меня узе нет обид. Но я не обязан наливать ему вина задарма. Овсей — вымогатель!
— Что за вины тяжкие нашел ты, Овсей, у шинкаря? Говори при нем, при Дарье.
Расстрига встал пророчно обличителем, ткнул гневно перстом в Соломона:
— Соломон не грек, а еврей!
Меркульев хыхыкнул, глянув на Дарью. Она тоже улыбалась. Соломон никак не мог быть евреем. Хотя он часто и выдавал себя за иудея, его обычно быстро разоблачали. Так было в Московии, в Астрахани, здесь — на Яике. Соломона когда-то взял к себе мальчиком купец-еврей; он обучил его грамоте, языкам, искусству торговли, оставил ему в наследство свое богатство. Но в иудейскую веру Соломона принять не успели. Да и он к тому не стремился. Соломон был человеком без веры и родины, как и его брат Манолис, имеющий торговый дом в Астрахани. Евреи-купцы поддерживали торговые связи с Манолисом и Соломоном, но не любили их, не однажды пытались разорить. Но если бы Соломон и был евреем, Меркульев не относился бы к нему хуже... Евреи были вхожи во все казачьи земли. Казаки грабили и убивали со временем всех купцов, и своих русских-христиан, а евреев почему-то не трогали. Изредка трясли иудеев по пьянке лишь запорожцы.
Расстрига Овсей полагал, что Соломон может поработить казачий Яик, закабалить вольный люд. Ненависть Овсея к евреям обострялась, когда хотелось выпить, а денег не было. Меркульев начал насмешничать над расстригой:
— Допустим, что Соломон — еврей! Но по решению круга мы можем пропустить на Яик хучь тыщу иудеев, ежли они заведут здесь шинки! Чем больше торгашей, тем дешевле товар! Ты, Овсей, привез на Яик кучу вшей, и боле — ничего. А Соломон нас вином умащает, пищали немецкие привозит, тряпки шелковые...