Этот дом, эта обстановка, этот запах…
Думай, безмозглая сука, думай. Тебе ведь сразу показался знакомым царящий здесь дух, твоя тупая голова просто не может вспомнить, где он тебе встречался.
— В конце концов, я подумал, не так-то это и плохо, верно? Ведь не можем же мы в самом деле полагать, будто бы всякая сообразующая истина, укрытая в этой книге, служит предметом бесконечного и назидательного порицания…
Поток белиберды внезапно прекратился и лишь тогда Холера заметила, что они уже добрались до основания лестницы. Трясущийся скелет не двинулся вверх по ступеням, как она ожидала. Вместо этого он, дергаясь и щелкая суставами, отстранился в сторону, пропуская ее. Вот только…
Холера ощутила, что медный канделябр, который она сжимала за спиной, вдруг потяжелел по меньшей мере на три кёльнских марки[31]. Он пропускал ее не вверх, как она предполагала, на второй этаж, а вниз. В этом странном доме что, спальня устроена в подвале? Или…
Холере достаточно было глянуть через обтянутое сухим пергаментом плечо, чтоб ощутить, как острые зубки предчувствия, терзавшие ее печень, превращаются в увесистые мельничные жернова.
Лестница, спускавшаяся вниз, вела не в спальню. И, кажется, не в винный погреб. Миновав совсем не длинный пролет, она заканчивалась узким почти вертикальным лазом, чье устье было оплетено тонкой белесой тканью. Что было внутри нее Холера не видела, однако отчетливо ощутила бьющий из этого лаза гадостный запах, распространившийся по всему дому. Запах, который напоминал одновременно аромат гниющих фруктов, сырую землю, кислоту и травяной сок. Запах, который…
Старик осклабился беззубым ртом, отчего его губы разошлись как края старой обескровленной раны, обнажив сухое гладкое нёбо.
Он хотел, чтоб она спустилась вниз. Потому что…
Холера отпрянула от лестницы, занося для удара тяжелый подсвечник.
— Иди-ка ты нахер, грязный скотоложец! — рявкнула она, хищно скалясь, — Я туда не пойду! Только попробуй протянуть ко мне руку и клянусь всеми демонами Ада, я сделаю из твоих ссохшихся старых яиц чернильницу!
Старик не разозлился отказу, не обиделся. Внимательно взглянув на нее своими прозрачными глазами, он склонил голову. В его скрипучем голосе ей послышались доверительные, почти ласковые, интонации.
— Я же ведь поелику на вящее славословие не претендую, только лишь премного обязан буду, ежли всякое мое намерение к очевидному внешнему намерению тождественно будет, однако ведь не всякий мнимый порок одесную расположен быть может…
Холера попятилась от бормочущего бессмыслицу живого скелета, не опуская занесенной для удара импровизированной палицы и оглядываясь в том направлении, где должен был располагаться выход. Из-за странно расставленной мебели и неверного освещения, царящего здесь, анфилада комнат на миг показалась ей настоящим лабиринтом. Запутанным, но не самым сложным на свете. Холера с облегчением нащупала взглядом входную дверь, все еще заложенную изнутри засовом.