— Чего ты там возишься? — буркнула Ланцетта, — Я уверена, это не самая большая штука, которая попадала тебе в рот.
Ах ты ссаная дрянь, да ты…
— Я повернусь к тебе спиной и задеру руки. Режь.
Холера начала резать. Наверно, со стороны это выглядело крайне забавно, даже развратно, но следующие несколько минут они обе напряженно молчали. А потом в тишине стал явственно различим треск пеньковых волокон.
Ланцетта яростно сорвала путы и принялась ожесточенно тереть затекшие руки, шипя от боли. Побелевшие обескровленные пальцы с трудом подчинялись ей, но быстро приходили в форму. И вскоре оказались достаточно сильны, чтобы взять нож.
— Ну что? — срезав путы с ног, Ланцетта склонилась над Холерой, поигрывая лезвием, — Кажется, пришло время восстановить справедливость. Мы ведь уже почти подруги, верно? А между тем ты несколько лишних часов носишь украшение, которое принадлежит мне. Разве подруги так поступают?
Лезвие ножа осторожно коснулось правой ушной раковины Холеры. Не ледяное, как ей представлялось, нет, почти теплое. Не скулить, приказала себе Холера, закрывая глаза и пытаясь вытолкнуть весь воздух из легких, чтоб не получилось крика. Она не дождется. Она…
Лезвие совершило прогулку полукругом вокруг ее уха, до хруста вминая кожу. И внезапно отстранилось. Передумало? Или искало подходящее место?
— Эта штука все еще принадлежит мне, — проворчала Ланцетта, — Но я позволю тебе поносить ее еще какое-то время. Помни мою щедрость.
Она умела работать ножом, этого не отнять. Холера даже не услышала треска веревок, путы почти беззвучно спали с нее. А мигом позже освободились и ноги. Но оказалось, что Холера так ослабла от страха, что почти не могла ими управлять.
— Спасибо, — только и смогла она выдавить, — И за блох тоже. Страшно представить, сколькими ты успела со мной поделиться.
Волчица усмехнулась, ловко спрятав нож в рукав дублета.
— Сколько бы их ни было, уверена, твои мандавошки зададут им славную битву. Растирай ноги и вставай.
Сейчас, когда она встала, сделалось заметно, что этот день потрепал ее не меньше, чем саму Холеру. Бледное скуластое лицо, которое и прежде едва ли можно было назвать миловидным, утратило симметричность, украсившись багровыми шишками гематом и сочащимися сукровицей кровоподтеками. Один глаз затек так, что едва открывался, а губы были разбиты в мясо и лишь немного подсохли, отчего напоминали забытую хозяйкой на доске говяжью вырезку.
Ее славно отделали, подумала Холера, не в силах избавиться от злорадства. Куда сильнее, чем меня. С другой стороны… Она закусила губу. Уж Ланцетта-то не позволила вырубить себя, как овцу, она наверняка задала старым сухим дрочилам хорошую трепку. Может, даже и прикончила кого-то.