— Почему? Ты, безусловно, останешься здесь, пока не поправишься. Кстати, ты мерила температуру?
— Полчаса назад. Тридцать восемь и шесть.
— Послушай меня, Сигрид. Не знаю, что ты подхватила, но совершенно ясно: это какая-то острая респираторная зараза. Сама видишь, — добавляет она и умолкает, меж тем как Сигрид сгибается пополам в очередном приступе хриплого кашля. — Словом, никуда я тебя не отпущу, пока ты совсем не выздоровеешь. Как с работой, ты им позвонила?
— Утром послала эсэмэску.
— А твоему парню, Сэму?
— Бывшему парню, — поправляет Сигрид.
— Стало быть, вы по-прежнему в ссоре. Ладно, тогда не пойму, отчего тебе так не терпится уехать отсюда.
Микроволновка звякает, Карен вынимает тарелку.
— Точно не будешь? — Она кивает на тарелку.
— Точно.
Карен открывает дверцу кладовки, достает бутылку.
— Вина я тебе не дам, хотя сама думаю выпить бокальчик.
— Мне уже восемнадцать.
— Отлично, тогда получишь бокал, когда выздоровеешь. Ну как, остаешься?
На сей раз на бледном лице Сигрид, вне всякого сомнения, проступает улыбка.
Через час она уснула на диване, укрывшись пледом. Не захотела подняться наверх и лечь в постель, видимо, предпочла остаться в обществе Карен, которая после ужина устроилась в кресле с кроссвордом. Сейчас слышно только поскрипывание дивана, да временами Сигрид кашляет во сне. Карен опускает журнал на колени, смотрит на девушку.
Ровесники, думает она. Родились в один год, хотя он на несколько месяцев моложе. Ему бы в декабре тоже исполнилось восемнадцать. Ходил бы по клубам, добыл бы себе фальшивое удостоверение, чтобы покупать пиво в пабе. Наверно, тоже бы односложно отвечал на ее вопросы и пытался спрятать улыбку, которой не хотел поделиться. Ее сын. Матис.
Может, он бы и с Сигрид познакомился во время отпуска, приехав с нею и Джоном в Доггерланд. Они бы могли столкнуться где-нибудь в Дункере летним вечером, может, он бы зашел в тот самый бар, где она работала. Послушал, как она играет.
Довольно, кончай.
Она снова устремляет взгляд на кроссворд.
Но мысли не остановишь. Может, они с Джоном в самом деле перебрались бы сюда, став старше, ведь иной раз говорили об этом. Хотя ей не верится.
Она любила Лондон, ей нравилось жить там, и тоска по острову накатывала лишь временами, ненадолго. И тогда всем своим существом чувствовала, что чего-то недостает. Моря. Оно было так далеко.
“Но ведь у нас превосходный вид на всю Темзу”, — сказал Джон.
Сказал один-единственный раз.
“Давай съездим на побережье, — сказал он в другой раз, когда ее опять грызла тоска. — Соберем вещички и махнем на выходные к сестре в Маргит. Там моря сколько угодно”.