ЩЕГЛОВА. Ну, уж фигушки! Он взял их у меня без спросу, не скрою, но взял взаймы, как у тёщи, до лучших времён. Деньги ему понадобились, чтоб расплатиться с тобой за квартиру, деньги — твои, композитор. Твои!
ОСКАР. Мои. Мои.
ЩЕГЛОВА. Сочти.
ОСКАР. Сочту. (Пересчитывает купюры на столе.)
ЩЕГЛОВА. Оловянные твои глаза! Со страху корчишься…
ОСКАР. Много что-то рублей… странный цвет… непонятный размер…
ЩЕГЛОВА. Признала, деньги твои, и сочла их. Нет тебе обратного пути.
ОСКАР. Он жив? Его там нет, на балконе? Он жив! Мотя… Ты провела меня. Слава богу. Невероятно. Актёрка, тварь, разыграть меня! И достоверно так заполошилась, как на самом деле мёртвого увидала, гадина. А деньги в конверте — очередная заначка. Я поняла. Он жив. А выйти к нам стесняется.
ЩЕГЛОВА. Заметь, деньги — те самые, что ты мне подбросила тогда во дворе консерватории, под скамеечку.
ОСКАР. Ловко! Какая сообразительная скорость! Сочинить труп на балконе, это не кино со снегом крутить. Браво, Мотя, брависсимо.
ЩЕГЛОВА. И ты не идёшь на балкон, удостовериться?
ОСКАР. Как тебя угораздило разобраться? Кто просветил?
ЩЕГЛОВА. Несколько лет назад я познакомилась со знахаркой, и с ней мы отыскали корень зла моей судьбы. Затем я поняла, что самодеятельный композитор Оскар есть ты, та самая Луиза. Я — к бабке моей, чтоб заговорила деньги те самые. Потом я носила их с собой всюду и везде, знала, что мы пересечёмся, верила. А тогда, в консерватории, из-под скамеечки, голодная студентка прибрала находку и так же сочла деньги в кошеле. Но не истратила оттуда ни гроша, не смогла. Из-за совести ли, из-за страха ли? Потом подвернулась халтура, другая. Доходы завелись честные, заработанные. Заговорённый же кошель с деньгами хранила, как талисман, на счастье. Легко отделалась, оказывается, потрать хоть копейку, и захирела бы я, вымерла. Мне же в голову мою большевистскую придти не могло, что находка — колдовство, от которого избавиться можно, лишь подбросив другому человеку. В консе не доучилась, музыка поперёк горла встала вдруг, перешла в торговый. Вспомнила, что некая Луиза Оскар, имя запоминающееся, поехала на ближайший конкурс вместо меня, заняв моё место… знахарка надоумила. Ты вымела меня из искусства, почему же сама не короновалась? Не могу вспомнить, как ты играла?
ОСКАР. Да ладно пыхтеть-то, тоже мне — королева клавиш. Фря педальная, вот незадача стать финансистом в расцвете бабских лет вместо нищей жизни артиста. В ножки мне поклонись! Профан, нет на свете таких заклинаний и заговоров, чтобы можно было сделать: айн, цвай, драй и — нет человека. Если человека не стало, значит, его и не было, а если стал кем, значит, так было заложено в корне, по природе. Всё, что сделала: направила я тебя по одному из заложенных в твоей судьбе путей. Признаюсь, сладко мне, что ты не музыкант! Что до меня: на всё в России есть квота, попробуй, впишись с запоминающимся неправославным именем. Я не вписалась. Твоя жизнь задалась не по твоему сценарию, ты мучаешься, мне отрадно. Я её — и так, и этак, с зеркалом-то, а она мне: от винта! Развелось книжников. В прежние годы я одна была на тысячи вёрст, сколько судеб держала за фалды, сколько смертей отворотила, сколько жизней вогнала в нужное мне чувство.