Больше всех негодовал даже не польский король, а турецкий султан, которому, как уже говорилось, несколькими годами ранее Хмельницкий присягнул на верность. Гетман об этом факте как-то забыл сообщить московским боярам, должно быть, не желая грузить их излишними политическими хитросплетениями – а, впрочем, теперь уже присяга султану не имела ни малейшего значения и ни на что уже не могла повлиять…
Стоит обязательно упомянуть, что в московском к гетману посольстве не было ни единого переводчика. Они были попросту ни к чему. Никакого непонятного бы русским «украинского языка» не существовало, и обе стороны прекрасно обходились без всяких толмачей…
Через три года, в 1657 году, Хмельницкий умер – и сразу же завязалась прямо-таки детективная история. Российский «Настольный словарь для справок по всем отраслям знания» 1864 года издания безапелляционно заявляет: «Турецкий султан, досадуя на усиление России, подослал к Хмельницкому агента и отравил его».
Действительно, ходили такие россказни – якобы какой-то польский шляхтич из хорошей фамилии, приехав сватать дочь Хмельницкого, за столом коварно подлил будущему тестю водки с медленно действующим ядом. Правда, некий «украинский историк» сваливает вину не на Турцию, а на Польшу. О чем русский историк Костомаров писал так: «Едва ли справедливо это сказание, и вероятнее оно принадлежит к тем легендарным подозрениям, которые во все времена и везде сопровождали преждевременную смерть знаменитых людей, долженствующих по своему политическому положению иметь много врагов». И уточняет: обе дочери Хмельницкого к тому времени давным-давно были замужем.
Однако… Русский историк Костомаров, как уже говорилось, потомок малороссийской шляхты, в молодости заигрывавший с нарождавшимися самостийниками (о чем позже) и явно страдавший легкой формой русофобии (что ему ничуть не помешало в ученой карьере), сразу же после вышеприведенных слов пишет… Стоит, несмотря на обширность, привести этот абзац целиком: «Гораздо вероятнее, что медленно убивающий яд, низводивший Богдана в могилу, принесен был ему не из Польши, а из Москвы: то была московская политика, ломавшая все его широкие планы уничтожения Речи Посполитой, единения и возрастания Руси, ломавшая их в такое время, когда они скорее, чем когда-либо, могли осуществиться. Хмельницкий прозревал в даль времен, как показывают многие его речи. Он видел, что Москва более, чем все другие соседи, испортит начатое им дело и оставит русский народ надолго под игом католичества и панства. Кроме того, грубое обращение московских людей с малоруссами, на которое отовсюду приносили к нему жалобы, недоверие к нему московских начальных людей, недопущение украинских комиссаров к совещаниям меж Польшей и Москвой о судьбе русского народа, неудовольствие против Москвы митрополита и значительного православного духовенства – все показывало ему, что соединение Южной Руси (все-таки Руси!