Такой грамоте просто-напросто положено было существовать во многих экземплярах – но поскольку в русских архивах (и малороссийских тоже) не нашлось не то чтобы следа, но и вообще упоминания об этой «грамоте», всерьез к «Истории русов» не отнеслись. Великорусское дворянство, наслышанное о бердичевских художествах, долго еще относилось к своим малороссийским «братьям по классу» с некоторой насмешкой…
Важное уточнение: в описываемые времена никаких следов «украинского языка» отыскать не удается. Как уже упоминалось, с царскими боярами в Гетманщину никогда не ездили переводчики. Обе стороны прекрасно друг друга понимали и без толмачей – ну разве что иные местные словечки были непонятны той или иной стороне, но это, как говорится, погоды не делало. Язык был один и тот же – русский.
Блестящей иллюстрацией к этому утверждению служит поминавшийся роман Квитки-Основьяненко. Пан Халявский был прямо-таки украинским аналогом фонвизинского Митрофанушки – неуч и невежда выдающийся. С превеликим трудом еще выучился кое-как читать и писать, но никаких других языков, кроме родного, он отродясь «не знал и учить не хотел». Однако, отправившись во времена Екатерины Великой в Санкт-Петербург, ни сам пан, ни его слуга, вовсе уж неграмотный мужик Кузьма, что примечательно, не ощущают никакого такого «языкового барьера». Общаются с «москалями» на том языке, на котором говорят с детства, – и их прекрасно понимают, как и они петербуржцев. Лишь однажды случилось мелкое лингвистическое недоразумение: в Петербурге днем с огнем нельзя было отыскать любимого кушанья, вареников с сыром – и пан Халявский отправил слугу в лавку, чтобы настряпать вареников в гостинице собственноручно. В лавке, едва услышав про «сыр», с готовностью предложили твердый кусок чего-то странного, по мнению Кузьмы, более всего похожего на мыло. «После того уж узнали, что в Петербурге, где все идет деликатно и манерно, наш настоящий сыр называется ”творог“. Вот и все языковые недоразумения…
Чуть позже какие-то петербургские шутники написали у Кузьмы мелом на спине: «Это Кузьма, хохол». Пан Халявский эту надпись прочитал моментально, ничуть не напрягаясь, – именно на этом языке, на русском, его в детстве и учили писать.
Вплоть до краха монархии в 1917 году во всех частях империи, где обитало не великорусское население, при административных органах и в судах по штату полагались переводчики. Везде, кроме украинских губерний. Переводчики там были попросту не нужны.
Но мы забежали вперед. Вернемся на полсотни лет назад и посмотрим, как обстояли дела с новыми походами русских в Крым.