… героям.
Людмила растерянно посмотрела, переводя взгляд то на Волхва, то на казака с Митричем и Лукерьей, пытаясь разгадать, кто кому это произнес. Потом, она все же посчитав, что из них старее всех выглядит Волхв, гневно сделала замечание простоватому Митричу, способному по ее мнению быть грубияном.
– Да как тебе не стыдно подобное баять о святом человеке?
– Но я не…. – попытался оправдаться парень, придавленный к стене двумя большими аргументами четвертого размера.
– Да еще выставлять напоказ его недостатки, говоря об этом в присутствии посторонних, особенно женщин! Может, этот достойный дедушка лишился ее в бою?
– Но я ничего в бою не лиша… – Волхв тоже попробовал вставить реплику, но отвлекся, уклоняясь от пролетевшего над головой при развороте девушки коромысла с ведром.
– Ой, как грубо и не красиво ты поступил. Немедленно перед ним извинись.
– Простите меня. Святой старче, я не хотел Вас обидеть! – покрасневший здоровяк склонил голову, понимая, что от него не отстанут, в свою очередь, тоже уворачиваясь от оглобли вертлявой девицы в узком пространстве.
– Простите его, он по глупости сказал, и не переживайте так! Пипка это, конечно, важная вещь во взаимоотношении с девушками, но не главная в жизни, Вас все уважают за мудрость и заботу о нас. Ни одна женщина не подумает ничего плохого, когда узнает от меня, каким недугом вы страдаете. Все будут только сочувствовать и жалеть, – неожиданно заступилась за обидчика сама же сердобольная девица.
Лукерья от удивления открыла рот и для приличия отвесила тяжелый подзатыльник своему орясине.
– «Каринушка, дурочка ты моя ревнивая! Что ты натворила, теперь все подумают, что Волхв кастрат! Нет! Не открывай рот без разрешения! Да успокойся ты, я все равно только тебя одну люблю!» – быстро проблеял я, в очередной раз уворачиваясь от рогов жены.
Под удивленными взглядами покрасневший Волхв пришел в себя, и обратился к казаку:
– Григорий, проводи эту милую девушку до полиции и помоги вызволить из камеры ее отца. Мы тебя будем ждать в гараже.
Когда пара удалилась, старик поклонился Карине и со смущением произнес:
– Прости меня, Перун! Как увидел такую красоту, так тайно возжелал ее, аж вся кровь закипела, как у молодца. Но от твоего всевидящего взгляда ничего не укроешь, ты даже секрет мой узрел. Впредь я постараюсь сдерживать свои чувства и эмоции, как подобает священнослужителю. В свое оправдание, могу сказать, что это было единственный раз после того, как в молодости, во время пыток ФББшники отрезали мне этот орган. Жаль только, что теперь моя тайна станет достоянием общественности, но я смиренно принимаю наказание за свою оплошность.