− Одри пропала! — воскликнула она. − Вдруг вы ошибаетесь, и она не сама сбежала? А, если даже сбежала, то не потому что виновата, а потому что боится! И никто не знает, где она: ни родители, ни подруги.
− Может, я знаю? − сдержанно напомнил о себе Дерек, а Эмберли и Макфарлан разом обернулись и уставились на него. — У неё же отец… охотник. Когда открывается сезон, может уехать даже на несколько дней. Это тут, недалеко. У него свой собственный домик в лесу. Мы как-то ездили туда. — Парень замялся: — Вдвоём. На уикэнд.
− Может, позвонить в полицию? Сообщить? — предложил Макфарлан, но его не поддержали.
Эмберли даже причину назвала, по её мнению, весьма уважительную:
− А если её там нет?
На самом деле она по-прежнему не верила в связь Одри с игрой, с приговорами, приведёнными в исполнение, считала, что лучше сначала выяснить всё до конца — хотя бы элементарно напрямую спросить.
И Дерек, будто прочитав её мысли, выдвинул другую идею:
− Давайте для начала сами съездим и проверим.
− Ну, хорошо, − нехотя согласился Макфарлан. — Если что, вызовем полицию на месте.
Одри сидела в остывающем доме. Генератор с вечера завелся, попыхтел до утра и заглох. Последние дрова прогорели в камине, а идти за новыми девушка пока не собралась. При каждом выдохе изо рта вырывалось едва заметное облачко пара, конечности давно окоченели.
Телефон разрядился, мигнул в последний раз и погас. Надо думать, дома уже начали сходить с ума, возможно, готовились в любой момент подключить полицию. Если те пороются в комнате Одри, то заметят, что она забрала банковскую карту, права и отформатировала жесткий диск — поймут, что ушла сама. Жаль, что здесь долго не отсидишься. Хорошо, если пару дней, а потом придётся менять убежище.
Пока вся дальнейшая жизнь представала смутным видением, как мудрёная книга: ты продираешься через сонмы чужих мыслей и высоких фраз, пытаешься вжиться в героев, но то, что ты вообразил, прямо противоположно авторской точке зрения. Поэтому вынужден напрягаться, возвращаться назад, перечитывать. В итоге, ты, конечно, приходишь к пониманию происходящего, сливаешься с замыслом, но время ушло безвозвратно. Оно безнадёжно упущено. Не хотелось бы и в этом случае упускать время.
Одри подошла к окну: стекло в грязных разводах, на подоконнике нашли последнее пристанище несколько ос, в углах рамы висела пыльная паутина. Заросший пруд почти не виден сквозь муть. Да и не пруд уже — болото. Такое же, как и ее тяга к справедливости. И, похоже, Одри в нем капитально увязла.
Она попыталась проанализировать, с чего все это началось. Память уводила ее все глубже и глубже, как нить Ариадны в лабиринте Минотавра.