Лес поредел, и Кондр увидел девушку, издалека увидел, но не стал приближаться, спрятался за толстым стволом, по-прежнему не желая быть замеченным, смотрел.
Фео стояла по щиколотку в воде, тихонько шевелила одной ногой, нарочно создавая маленькие волны. Голова опущена, значит, смотрела она вниз, на то, как морщилось отражение от расходящихся по поверхности кругов. И вдруг развернулась, вскинула руки к волосам.
Кондр вжался в дерево, почти слился с ним, и какое-то время не решался выглядывать. Он настороженно ловил каждый звук, ожидая в любое мгновенье услышать совсем рядом шелест шагов, но слышал только тишину. Странную такую тишину, тревожащую своей необъяснимостью.
Неведение оказалось невыносимым, и он совсем чуть-чуть вдвинулся из-за ствола.
Ощущение, как будто в лицо плеснули ледяной водой. На мгновенье обожгло холодом, дыхание перехватило, но тут же обдало жаром.
Фео опять стояла лицом к озеру. Но не просто так стояла. Мастерка уже валялась в траве, а девушка снимала футболку, ухватив её за нижний край, тянула вверх. Тоненькая талия, неглубокая ложбинка вдоль позвоночника, геометрический узор на спине из тонких тканевых полосок. Треугольники лопаток, словно маленькие крылышки.
Кондр судорожно вдохнул. Жгло уже не только щёки, жар рождался глубоко внутри, раскалённой лавой растекался по телу, проникая в каждую клеточку. Не только горячий, ещё и липкий, сладкий как сироп. Увязнешь в нём и уже не выбраться.
Пальцы вцепились в складки древесной коры. Самым трудным было остаться на месте, но Кондр прекрасно осознавал, какая будет реакция, если он осмелится приблизиться. Возмущённые вопли, ругань, угрозы. Наверняка, Фео и ударить попытается. Запросто.
Но ведь и он может ударить. Он сильнее. Он… нет.
Кондр отвернулся, привалился спиной к стволу, запрокинул голову, глянул вверх, но не увидел ни переплетения ветвей, ни густой листвы, ни светлеющего неба. Перед глазами колыхался туман или, скорее, жаркое марево, превратившее мир в нечто аморфное и бессмысленное. Только одно имело чёткие очертания и формы, ясно рисовалось даже сквозь сомкнутые веки, вопреки вязкой мути в голове ‒ обнажённое девичье тело. Беззащитное, открытое, притягательное.
«Ненавижу! ‒ гремело внутри. ‒ Ненавижу!» Губы беззвучно шевелились, выплёвывая наружу грязь злых унижающих слов, и от этого тоже было необъяснимо сладко.
Неизвестно, сколько прошло времени, Кондр выпал из всех измерений. Он медленно приходил в себя, и мир вновь обретал прежнюю форму. Спине стало больно, неровности коры впились в кожу, словно дерево пыталось врасти в Кондра. Или уже вросло, потому что отодвигаться от него тоже оказалось больно. Мышцы в ногах затекли и плохо слушались. Кондр упёрся ладонью в ствол, оттолкнулся и едва не врезался в Фео.