Я была так уверена в этом.
Мое сердце болело, руки слегка дрожали от напряжения, сковавшего мое тело, а голова начала медленно гудеть.
Я поблагодарила миссис Кристи за еду, к которой я едва притронулась, и, приложив усилия, поднялась по ступеням лестницы обратно наверх.
Всю дорогу я спорила сама с собой. Может быть, мне стоило постучать в его дверь? Или просто навязчиво себя повести? Разве он не явился бы на ужин, если бы хотел меня видеть? Или из-за беспорядка его мыслей у него, возможно, выпало это из головы, и он был бы рад, что я взяла на себя инициативу прояснить возникшую между нами неопределенность?
Но что бы я ни думала, я все равно знала, что постучу, потому что в любом другом случае не смогу уснуть этой ночью.
Костяшки моих пальцев повисли в воздухе, все еще не решаясь постучать по темному дереву передо мной. Я взяла себя в руки, вытянула шею и выпрямила спину, чтобы придать себе решимости. Постучав в дверь, я стала ждать.
Но ничего не произошло.
Нервно переступая с одной ноги на другую, я постучала еще раз, продолжая ждать, а затем приложила ухо к двери, чтобы выяснить, был ли Томас сейчас там, или же, возможно, он просто не хотел со мной разговаривать.
* * *
Я собрала всю свою сосредоточенность и пришла только к неудовлетворительному выводу, что не знала ответа. Ничего не было слышно, но это еще ничего не значило.
Я постучала в третий раз, но уже почувствовала, как мои надежды рушились, а затем, униженная собственным энтузиазмом, удалилась в свою комнату.
Как я и предвидела, в ту ночь я не особенно много спала, ворочалась с боку на бок и размышляла о запутанном взаимодействии между ссорой моих родителей, несчастьем Генри и Рейчел и моими собственными переживаниями.
Когда на следующее утро взошло солнце и обещало гораздо более приятный день, чем вчерашний, я поняла, что сегодня готова встретиться лицом к лицу со своими чувствами. После всех нервных обрывков снов, ночного страха и внутреннего напряжения я была полна решимости признаться Томасу Риду в своей любви.
Я много размышляла, обдумывала и разбирала события с самого начала и до конца и пришла к выводу, что между нами, должно быть, возникло какое-то недоразумение.
У меня не было другого объяснения, зачем Томасу так обращаться со мной последние недели, чтобы вдруг потом создать между нами дистанцию.
И даже если я все-таки ошибалась, а причина его напряжения была совсем в другом, откровение не сделало бы положение вещей хуже, чем оно было.
Мне просто нужно было рискнуть, а затем позволить событиям идти своим чередом.