рнии, которые, вкусив крови, молниеносно разрастались своими жёсткими побегами, разрывая плоть, органы, отрывая мышцы от костей и раздирая шипами тело изнутри.
Даже одна стрела могла подарить жертве быструю, мучительную смерть, а в грязно-белую спину чудовища вошло четыре. Шкура вздулась там буграми, сквозь неё полезли окровавленные побеги, волк завизжал, но не пал и набросился на ближайшего стрелка. Когтистая рука-лапа ударила эльфа под подбородок так, что средний и безымянный пальцы выглянули у несчастного изо рта; одним движением челюсть была выдрана, язык вывалился на грудь, а вторым движением Сорокопуту снесло голову.
В оборотня стреляли и тело его приобретало всё более гротескные, неправильные очертания, красная терния прорастала меж костей, сковывала суставы, но тварь всё равно двигалась. Она успела оборвать ещё два бессмертия, прежде чем стала неподвижным уродливым комом.
Бельфагрон приблизился, держа посох наготове, сфера в набалдашнике тревожно пульсировала.
— Я повидал несчастных, поражённых проклятием лунного оборотничества, — говорил он тихо. — Ты похож на них, но ты — не они. Что ты такое?
Он остановился, ощутив, что следующим шагом войдёт в сферу астрального вакуума и лишится Дара. Из пасти чудовища уже проросли красные извивистые лозы, огрубевшие, ощетинившиеся шипами. Но даже при ранах столь тяжких оно жило, бешено вращало глазами, с сопением выталкивало через ноздри кровь, а затем вдруг взглянуло прямо на чародея и тот к ужасу своему обнаружил во взоре свет чистого, постижимого разума, которого чудовища должны быть лишены.
— Добейте это! — приказал Бельфагрон, отступая.
Эльфы обнажили сабли, они набросились на чудовище и принялись рубить его с остервенением, мараясь в горячей крови. Сталь кромсала шкуру, мышцы и сухожилья, с лязгом билась о кость, рассекала побеги тернии, пока тело врага не превратилось в кровавое месиво. Бельфагрон следил со стороны, ожидая, когда вместе с жизнью погаснет и астральная аномалия, но тщетно. Сорокопуты отступили от останков запыхавшиеся, грязные, с безумными глазами, как после тяжёлой битвы. Но плоть зверя продолжала жить, что-то теплилось в ней, пульсировало.
— Назад! — воскликнул чародей.
Чудовище вырвалось из кучи собственных фрагментов в виде остова, обтянутого мышцами, одной лапой оно придерживало потроха, а другой, схватило ближайшего Сорокопута за голову и выдернуло её вместе с частью позвоночника. Прямо на глазах отсечённые куски умалялись, таяли ровно снег, а окровавленный торс наряжался в шкуру, пока волколак не восстал в первозданном виде. Тварь набросилась на воинов, не чувствуя ударов стали, хватая страшными челюстями и раскусывая эльфов пополам, её когти легко рвали кольчугу, а могучие мышцы сминали детей леса. Некоторые вскакивали в сёдла и старались биться верхом, но гибли вместе с отчаянно кричавшими далиарами. Глубокий дрожащий вой лишал бессмертных последней воли к сопротивлению, бойня завершилась и не все смогли умереть достойно.