— Что делать?! Что делать с этим? Сейчас менты здесь будут! А, ара?
— Не знаю! Уводим Монгольца. Придумайте что-нибудь! Через черный ход.
— Монголец, быстро!
— Этого в багажник, скорее! Я его папу…
Роберт Манукян сработал великолепно. Обедал тогда один помощник депутата. Тело вывезли в багажнике его машины. Случайный и непроизвольный выстрел, мол… Так случилось. Денег дали немерено. Пуля вылетела в окно, кошмар! Да вот заявление лежит, нашли пушку… Менты переглядываются, улыбаются, мол, все ребята умные, все понимают. И еще раз денег дали, и еще раз немерено.
Вечером все собрались у Монгольца на даче. Оказалось, что этот мальчик, бухгалтер Лева Кацман, ехал с Монгольцем в одной машине, молчал, ничего не говорил. И на даче сидел молча, но глаза его не выражали страха. Выпили за упокой души бухгалтера.
— Похоронили его как приличного человека? — спросил Монголец.
— Все в порядке, не беспокойтесь, — с уважением проговорил один из людей Манукяна.
— Нельзя человеку срать на голову, — сказал Монголец, — даже если он мертвый.
— Успокойся, Миша, — Роберт ему весело подмигнул. — По-моему, это был самый дорогой выстрел в истории.
Монголец усмехнулся и вдруг заметил молчаливо сидевшего Леву Кацмана.
— Слышь, пацан, — проговорил Монголец, — мне нужен бухгалтер. У меня сейчас вакансия.
— Я успел это понять, — сказал Кацман.
Монгольцу ответ понравился.
— Роберт, а твой пацан ничего!
И все дружно засмеялись. Кроме Кацмана.
— Ну что?
— Готов попробовать, если вам пригожусь.
Теперь Монголец поглядел на него с любопытством:
— И тебя не испугало, как у меня освобождаются вакансии?
Кацман покачал головой:
— Он уволился по собственному желанию.
Пауза была очень короткой, но за это время темные глаза Монгольца оценивающе изучали Кацмана. Потом раздался новый взрыв смеха. Уже одобрительного. Кто-то ударил Кацмана по плечу.
— Манукян, Роберт, — улыбаясь, сказал Монголец, — по-моему, мы можем сказать твоему пацану «добро пожаловать».
Монголец не ошибся в выборе.
Он редко ошибался с выбором.
Но сейчас ему предстояло решить, как быть с Лютым, поэтому он снова выстраивал карточный домик.
Кстати, это умение ему тоже досталось в наследство от Мустафы. Иногда Монголец думал, что он стал тем, кем стал, только благодаря своему Учителю. Несмотря на печальную развязку с мордобоем, Монголец все-таки некоторым странным образом уважал Мустафу. Позже он придумал, что тот последний день с Мустафой также был запрограммирован. Просто Учитель дал ему еще один, последний свой урок.
Может быть, так оно и было.
А может быть, хорошо, если умеешь всему находить правильные объяснения. Надо было брать две карты и наклонять их друг к другу, чтобы получилась буква «Л». Рядышком Монголец ставил еще одну букву «Л». А сверху, между двумя остриями, клал горизонтальную карту. Вот из таких ажурных кирпичиков Монголец и строил свои потрясающе красивые карточные замки. Когда строительная судьба была к нему милостива, дома вырастали большими, в несколько уровней, и, если смотреть на них долго, могла закружиться голова, словно смотришь внутрь играющего гранями роскошного хрустального бокала. Или на какой-то огромный диковинный алмаз, хрупкий и могущественный, как и сам строитель. Иногда было достаточно легкого дуновения ветерка, и все сооружение рушилось, но Монголец никогда не нервничал и начинал свою работу снова. Иногда достаточно было хлопнуть дверью или, присаживаясь напротив Монгольца, случайно толкнуть коленом стол. Бывало, что здание, вздрогнув, все же возвращалось в равновесие и устаивало. А иногда рушилось вообще без всякой видимой причины. Как-то Роберт Манукян, усмехнувшись, спросил: