Третью жизнь взаймы взять уже нельзя. Но можно сделать по-другому. Отдать силу моего зверя человеческой части здешней меня. Сложно, непонятно, но сработает. То есть я уйду в свой мир, вот эта «я», что прожила кусочек жизни на острове и в дороге, а настоящая «я» этого мира сможет вернуться к своим любимым. Но мы обе потеряем возможность превращаться в зверя, вообще способности оборотней потеряем, будем просто людьми.
Да и фиг с ним! Я люблю свою медведицу, свое единение с лесом и свою силу, но Айвена и Кристину я люблю гораздо больше. Если для того, чтобы вернуть им жену и мать, надо отказаться от оборота, я это сделаю с легкостью!
Жаль только… жаль только, что часть меня с земной памятью уйдет в другой мир, где нет ни Крис, ни Айвена. Я ведь буду их помнить и скучать. Но главное-то, главное! Им будет хорошо!
Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, я даже не колебалась, принимая решение. И стоило его принять, как мне даже делать ничего не пришлось, я снова разделилась на две части, и та, которая была Золотинкой, улыбнувшись мне, шагнула из пустоты прямо на мертвое медвежье тело.
Я еще успела увидеть, как черная шерсть тает в воздухе и на дне кареты садится и начинает кашлять молодая женщина с золотисто-рыжими волосами. Как резко оборачивается Айвен, как он едва не падает и не роняет дочь, когда бросается к ней.
Как обнимает. Как плачет между ними Кристинка, обхватив маму за шею. Плачет от облегчения и счастья. Как в конце улицы возникают люди, и это свои — я вижу бегущих кузенов Айвена и его деда, а из подъехавшего экипажа выходит бабушка Бераника.
Она далеко, но мне вдруг кажется, что она смотрит мне прямо в глаза. Не той мне, что сейчас заливает слезами вновь обретенных мужа и дочь, а той, что стоит в стороне и уже готова уйти навсегда.
Бераника смотрит и вдруг… подмигивает. И улыбается.
Узкая улочка на окраине Центрального парка растворяется в этой улыбке, и я резко вдыхаю, словно выныривая из воды и судорожно глотая воздух.
— Голди! Голди! О господи, девочка! Жива! Слава богу! Голди, слышишь меня? Открой глаза, давай!
Я открыла глаза и увидела склонившегося надо мной Джексона, его красная бейсболка на фоне невозможно синего неба пламенела как флаг. А с другой стороны надо мной навис капитан катера, и он тоже выглядел смертельно испуганным.
— Все нормально, я в порядке. Вроде бы… — Я с некоторым трудом села и покрутила головой, пытаясь избавиться от онемения в плечах и шее. — Что это было?!
— Это был идиот, — зло прошипел Джексон. — Хорошо еще, сам не убился.