— Говорят же тебе, Флетчеры! — нетерпеливо поправил старика Мираж, которому хотелось поскорее добраться до сути.
— Да-да! Флетферы, я Флетфер! — гордо сказал Пит, потыкав себе большим пальцем в грудь и оглядев всех с вызовом, так, будто кто-то хотел данное утверждение оспорить. — Да, сэр! Флетфер, самый настоящий! Слушайте луфше и не перебивайте, а не то не буду рассказывать… Я у него, знафит, спрашиваю, мол, какие-такие разборки? А он говорит: «Да это я так… Сболтнул лишнего! Об этом вообше говорить не следовало…» Я настоял, говорю: «Нет уж, раз взялся говорить, так давай выкладывай!»
— Извини, что опять перебил, но нельзя ли ближе к делу? — поторопил его Мираж, — ночь-то не без конца, еще дела обсудить нужно и поспать. Буду признателен, если поторопишься…
— Можно и ближе к делу, если хотите! Отчего же нельзя?.. Корофе, он и выложил, фто мои старшие братья, Форрест и Трентон, решили войну затеять из-за какой-то кобылы!
— Лошади? — удивился Мираж. В этот момент опять заржала неугомонная Беда, послышался удаляющийся стук копыт и ругань бросившихся за беглянкой бандитов.
— Да нет же, кобылы, в смысле телки, ну, бабы! Юбки, вот… — Пит раздраженно сплюнул от невозможности подобрать нужное слово, Билл сплюнул тоже и полез в табакерку.
— Девушки? — понимающе подсказал Мираж.
— Девушки, да! — обрадовался Пит тому, что забытое им слово отыскалось, — веришь, нет: с языка сорвал! Из-за девушки рассорились с Толлвардами, соседями нашими, которые всегда нам были фто родные. Вечно, как поросенка режут, так и нас на ребрышки зовут, а как мы теленка уложим, так и они сами к нам идут, как-то прознав о том, нам даже звать не приходится… Эх, вот ведь времена были! Я так скажу вам, будь мой папка жив, эти Толлварды и слова бы не посмели дурного сказать, нет, сэр! Только и рады бы были, если бы их Энни, а так эту телку, то есть девушку, звать, вышла бы за одного из нас. За меня или за одного из братьев моих, скорее все-таки за них, так как я бестолофь… Это еще мамка моя говорила: «Бестолофь ты, Пит, бестолофь! Какая же ты все-таки бестолофь!» — Будь отец жив, и я бы здесь не сидел, а был бы у себя дома или скот перегонял на продажу… — глаза Пита мечтательно загорелись. — Только вот папенька умер и дела на ранфо, как оказалось, не ахти идут, — прибавил ковбой с грустью, но тут же принялся оправдываться: — Я ж не знал о том! Я братьев в последний раз на похоронах отца и видел, когда мне сказали, фтоб я вещи собирал, а на ранфо больше и нос не показывал! Но я на них зла не держал за тот раз, они еще при жизни отца фасто шутили, фто я такой шельма, фто терпеть меня никто не сможет, — вот и не вытерпели! — Пит поворошил палкой хворост, кончик палки обуглился и был теперь как лицо Кочегара, которого ковбой упорно называл Трубочистом. — Я как узнал, так сразу и в седло влетел и помфался к родному ранфо, а эти дохляки, думаю, только ближе к веферу выехали, когда меня и след простыл. До последней крошки за тем столом сидели.