После третьего звонка включился автоответчик. Я услышал щелчок, затем свой голос, предлагающий оставить сообщение после сигнала. Затем раздался женский голос, смутно знакомый:
— Мистер Клайн?
Я выпрямился в кресле. Женщина в автоответчике всхлипнула.
— Это Эдна Роджерс, мать Шейлы.
Моя рука схватила трубку.
— Это я…
В ответ она только заплакала. Я тоже.
— Я не думала, что это будет так больно, — проговорила она через некоторое время.
Сидя один в своей квартире, бывшей совсем недавно нашей, я раскачивался взад и вперед.
— Я так давно вычеркнула ее из своей жизни, — продолжала миссис Роджерс. — Она уже не была моей дочерью. У меня есть другие дети. Она ушла, ушла навсегда. Я этого не хотела, просто так случилось. Когда полицейский пришел ко мне домой и сказал, что она умерла, я даже не отреагировала. Только кивнула, и все, вы понимаете?
Я не понимал, лишь молча слушал.
— А потом они вызвали меня сюда, в Небраску. Сказали, что у них есть отпечатки пальцев, но кто-то из семьи все равно должен ее опознать. Мы с Нилом сразу помчались в Бойсе, в аэропорт. Нас привезли в этот маленький полицейский участок… По телевизору это всегда делают за стеклом. Вы понимаете, что я имею в виду? Все стоят снаружи, а они привозят тело на каталке, и все это — за стеклом. А здесь… Этот ужасный ком, накрытый простыней. Она была даже не на носилках — просто на столе! И потом этот человек снял простыню, и я увидела ее лицо. Впервые за четырнадцать лет я увидела лицо Шейлы…
Она снова зарыдала. Я терпеливо ждал, держа трубку возле уха.
— Мистер Клайн… — начала она.
— Зовите меня Уилл.
— Уилл, вы любили ее, правда?
— Очень.
— Она была с вами счастлива?
Я подумал о кольце.
— Надеюсь, что да.
— Я собираюсь переночевать в Линкольне, а завтра утром вылетаю в Нью-Йорк.
— Это очень кстати. — Я рассказал о завтрашнем вечере.
— У нас будет потом время поговорить?
— Конечно.
— Я хотела бы кое-что узнать. И сообщить вам некоторые вещи — не очень приятные.
— Я не совсем понимаю…
— Увидимся завтра, Уилл. Тогда и поговорим.
* * *
В эту ночь ко мне пришли.
Во втором часу раздался звонок в дверь. Подумав, что это Крест, я с трудом встал на ноги и побрел открывать. Потом вдруг вспомнил о Призраке и оглянулся. Пистолет лежал на столе. Я в нерешительности остановился.
Еще звонок.
Я решительно потряс головой. Нет! Дело еще не так далеко зашло. Я к этому пока не готов. Подойдя к двери, я заглянул в глазок. Это был не Крест. И не Призрак.
За дверью стоял мой отец.
Я отпер дверь. Мы вглядывались друг в друга, как будто смотрели издалека. Отец запыхался, глаза у него были красные и припухшие. Я стоял неподвижно, внутри меня все сжималось. Он кивнул и протянул руки. Я шагнул к нему в объятия и прижался щекой к грубому старому свитеру, от которого пахло сыростью. Меня снова затрясло от рыданий. Отец стал гладить меня по голове, успокаивая. Ноги мои подкосились, но я не упал: отец держал меня. Держать ему пришлось долго.