В этом разделе в хронологическом порядке публикуются избранные статьи, речи и заметки В. Д. Набокова, опубликованные в 1920–1922 годах в газете «Руль» и написанные в самых разных жанрах и интонациях (что и было одной из целей этой публикации). После его смерти эти тексты нигде не выходили.
Всего с момента появления «Руля» (середина ноября 1920 года) и до ухода из жизни (28 марта 1922 года) В. Д. Набоков опубликовал не менее 75 материалов – возможно, больше, поскольку многие тексты, написанные членами редколлегии, появлялись без подписи.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ (К ДЕСЯТОЙ ГОДОВЩИНЕ)
Свою знаменитую речь о Пушкине Достоевский кончает словами о «великой тайне», унесенной с собой в гроб, поэтому и ныне нами разгадываемой. Достоевский говорил, конечно, не о тайне художественного творчества, божественного вдохновения. Эту тайну уносит, умирая, каждый великий художник – она ни в ком не разгадана и никогда разгадана не будет. Достоевский разумел другое. Он хотел сказать, что в Пушкине для нас осталась не понятой внутренняя жизнь духа, фантастически несоразмерная по глубине своего проникновения в народную и общечеловеческую стихию с той ловкой, показной, блестяще-светской обстановкой, в которой текла внешняя жизнь поэта. Оборвавшись так трагически нелепо, эта жизнь не успела выявить всего, что зарождалось и зрело в глубинах духа. И здесь тоже тайна. Пушкин не досказал своих откровений. Песни его остались недопетыми.
О «великом писателе земли русской», как его назвал на смертном одре своем Тургенев, – о великом старце, десять лет тому назад почившем в скромной комнате неведомого начальника маленькой захолустной станции центра России, никто не скажет, что им унесена в могилу такая тайна. Во всей всемирной литературе трудно найти другого писателя, который бы на протяжении десятков лет творчества с такой полнотой, настойчивостью и беспощадной искренностью раскрывал перед человечеством свой духовный мир, обнажал свою душу, всенародно бичевал себя, звал бы весь свет в свидетели и поверенные своих исканий, мучительных сомнений, своей борьбы.
И как другой великий старец, тоже перешедший предел обычного человеческого бытия, как создатель Фауста, Толстой мог бы сказать, что творческий его гений «свершил в пределах земных все земное». Вся область жизни им охвачена, весь мир в ней отразился. Он выполнил до конца свою земную задачу, он как благой и верный раб евангельской притчи мог «войти в радость Господа своего».