К великому удивлению присутствующих, в один миг он избавился от сковывавших его руки пут, жестом, изящным и благородным, снял берет и отвесил глубокий поклон королеве, которая взирала на него с неподдельным интересом.
Такой привлекательный юноша!
Королева Неаполя пленилась его красотой.
Перед королем Паоло присел в реверансе, которому позавидовали бы и самые искушенные придворные; затем, пользуясь всеобщим удивлением, промолвил голосом, звонким и твердым:
— Сир, ваш покорнейший и преданнейший слуга, огорченный тем, что его привели сюда силой, но счастливый возможности предстать перед вашим величеством, выражает вам свое почтение.
Паоло произнес это столь галантно, что окончательно покорил королеву.
Король был меломаном.
Голос, ритм, тембр были гармонично чистыми; эта музыка ласкала королевский слух, и Франческо был очарован.
— Осмелюсь, — продолжал Паоло, — умолять его превосходительство, герцога Корнарини, засвидетельствовать, что я сделал все, что было в моих силах, дабы успокоить народ.
— Это правда? — спросил король.
— Должен признать, так все и было, сир, — подтвердил министр.
— А теперь, — продолжал Паоло, — я требую правосудия; я ничем не заслужил подобного ареста. Да, в силу моей молодости мне часто приходилось вступать в стычки с патрулями и задирать вуали гулявших по улицам дам; я даже поколотил его превосходительство, приняв его за сводника, но монсиньор сам таковым представился. И все же…
Король повернулся к Корнарини.
— Вы действительно играли эту роль?
— Сир, это была…
Самоуверенность Паоло привела герцога в такое замешательство, что он начал запинаться.
Паоло продолжал:
— Одним словом, я совершал лишь ребяческие шалости, недостойные внимания великого короля и великой королевы; мне даже стыдно за то, что вы тратите на меня ваше августейшее время.
— Но, — проговорил король, — тебя обвиняют в том, что ты женщина, заговорщица…
— Я? — воскликнул Паоло. — Я? Женщина?.. Ах, сир, если бы я смел…
— То что бы ты сделал?
— Нет, сир, я не смею. Вы меня за это повесите.
Паоло был дьявольски отважен; он знал, о чем думают король и королева, и понимал, что при неаполитанском дворе, совсем не ханжеском, настоящий лаццарони может позволить себе многое.
Заставь он короля смеяться — и дело его выиграно.
— Короче, что ты просишь?
— Я не прошу, сир, но предлагаю доказать, что никакая я не заговорщица.
— У тебя есть тому доказательство?
— Да, и оно у меня при себе, сир.
— Тогда я разрешаю тебе его предоставить.
— Сир, то, что я собираюсь сделать, может показаться вам весьма вызывающим…
— Но должен же ты, в конце-то концов, как-то оправдаться? Ты говоришь, что имеешь при себе доказательство того, что ты не заговорщица и не имеешь ничего общего с карбонариями — так в чем дело? Что тебя останавливает?