Мальчик сказал, что его зовут Йохан и он давно ждал меня. Объяснил Йохану, что он — русский и звать я его буду по-русски — Иваном[4], потихоньку учить русскому языку, а пока говорить будем по-немецки. Хаким сказал, что мальчишку мы похитили из приюта для умственно отсталых детей, приют муниципальный и особенно никто там с детьми не занимается, максимум, что воспитанники заведения могут усвоить (да и то, далеко не все) — какое-то несложное ремесло. Тем не менее, Хаким клятвенно уверил меня, что Иван — мой сын, он очень долго выяснял это, потратил немало денег и только когда убедился на сто процентов, решился выкрасть мальчишку. Для меня стало шоком, что я пробыл в так называемой клинике профессора Шнолля четыре с половиной года, так как думал, что я очнулся там после какой-то травмы или болезни совсем недавно, пусть и не помню ничего из прошедшего. За это время моему сыну исполнилось 4 года и пять месяцев, но я его только сегодня увидел. Хаким обнадежил меня, что чуть позже расскажет все подробно, а сейчас нам нужно поесть и выспаться, он тоже очень устал.
[1] Очень серьёзный случай, физиологические роды невозможны, так как отслаивание плаценты приведет к сильному кровотечению, что и случилось.
[2] Пережившие клиническую смерть часто рассказывают, что они неслись по тоннелю, в конце которого сиял ослепительный свет.
[3] Фати — папа, папочка (нем.) — уменьшительное от слова Фатер — отец.
[4] Иван — по-немецки Йохан или Ханс.
Глава 2. «Ехали цыгане, не догонишь…»
В гостях у Мартина и его жены Марты (просто гуси из сказки про Нильса, хотя кто такой этот Нильс и причем тут гуси я не знал[1]), мы прожили три недели. Нас кормили простой и сытной крестьянской едой, очень вкусными молочными продуктами — у хозяев была своя ферма с двадцатью пегими коровами, которых Марта вместе с приходящей работницей собственноручно доила, перед этим тщательно помыв им вымя, разговаривая с коровами во время дойки и коровы как будто понимали ее, прядая ушами с биркой. Утром пастух выгонял все стадо на выпас и коровы шли под перезвон больших медных колокольцев, которые на широких лентах висели у них на шеях. Эта музыка очень нравилась Ивану и вообще, он раньше не был в деревне и не видел животных, поэтому ко всем во дворе приставал с расспросами и вызывался помогать.
Марта на него нарадоваться не могла — у самих хозяев детей не было, и всегда подкладывала ему вкусненькое в тарелку и улыбаясь смотрела, как мальчонка уплетает, набегавшись и проголодавшись. Три недели отдыха пошли всем на пользу. Я и Иван отъелись и Хаким даже стал заниматься с нами гимнастикой, сказав мне, что Иван очень ловкий, у него отличная растяжка (ну это еще, пока он ребенок — на шпагат ему сесть не проблема: хоть на продольный, хоть на поперечный). Они с Хакимом развлекались, внезапно бросая друг в друга деревянный шарик, обшитый клочком овчины. Шарик, по условиям их игры, можно было бросить в оппонента из любого положения во время разговора или на прогулке, бегом или при ходьбе, не важно. Нельзя было только забавляться этим в хозяйском доме. При поимке шарика или промахе ход переходил к поймавшему, а счет шел на пропущенные броски, закончившиеся попаданием, при этом тот, в кого попали, получал штрафной балл. А вот если противник поймал шарик, а не просто поднял с земли пролетевший мимо и упавший, то поймавшему списывался один штрафной балл за ранее пропущенное попадание. Так вот, Иван сначала безбожно проигрывал, потом наловчился и сравнялся с Хакимом, а потом стал и опережать его — Хаким чаще пропускал броски пацана.