Берлин, 4 августа 1943 года.
После того, как фюрер отклонил прошения о помиловании, приказываю привести в исполнение приговоры в отношении следующих осужденных…»
Здесь повторялся тот же список в семнадцать человек. На другой день их всех казнили в тюрьме Плетцензее.
Потом я нашел выписку из книги регистрации смертей. Она касалась Ильзы Штёбе.
«Берлин — Шарлоттенбург. № 5668, 23 декабря 1942 года.
Журналистка Ильза Штёбе. Вероисповедание — евангелическое. Проживала: Берлин, Франкфуртер-аллее, 202 (у матери).
Умершая родилась 17 мая 1911 года в Берлине. Отец — Макс Штёбе. Последнее местожительство неизвестно. Умершая не замужем.
Умерла 23 декабря 1942 года в Берлине — Шарлоттенбург, Кенигсдамм, 7.
Записано со слов свидетеля — помощника надзирателя тюрьмы Вернера Шварца, проживающего в Вайсензее. Свидетель заявил, что удостоверился в смерти лично.
Причина смерти: обезглавливание.
Свидетельствую и подписываюсь: Вернер Шварц».
Такие же справки были на Рудольфа фон Шелиа, который умер 22 декабря 1942 года с указанием часов и минут. Причина смерти: повешение. Фрида Везолек, причина — обезглавливание, Курт Шульце, Ильзе Имме, Станислав Везолек… И всюду место смерти — тюрьма Плетцензее.
Здесь я и нашел то, что так долго искал: справки о казни Ингрид Вайсблюм, умершей четвертого июля 1943 года в 20 часов 42 минуты, и Клауса Герцеля, погибшего в тот же день на двадцать шесть минут раньше.
Мой клиент Штайнберг был доволен и рассыпался в благодарностях, а я до времени не говорил ему о своих планах, и настроениях. Он подал в суд, уверенный, что спор о наследстве будет решен в его пользу.
Но Штайнберг рано торжествовал. Дело в том, что мне удалось найти дочь Ингрид Вайсблюм, которая стала взрослой девушкой. Она воспитывалась в семье мелкого банковского служащего в Люнебурге, недалеко от того места, где жил после войны доктор Манфред Редер. У девушки сохранилось то же имя — Елена, но фамилию ей дали другую. Приемные родители оказались порядочными людьми и подтвердили события многолетней давности. Их показания засвидетельствовали в нотариальной конторе, и они приобрели законную силу.
В мои поиски была посвящена только одна женщина — дальняя родственница Герцеля, которая тихо жила все в том же домике и не подозревала, что супруги Штайнберг зарятся на ее жилье. Женщина была несказанно рада встрече с Еленой, которую хорошо помнила и думала о ней с печалью. Мне хотелось сделать доброе дело для этих двух обездоленных женщин — старой и молодой. Штайнбергу я ничего не сказал, опасаясь, что он найдет какие-то новые лазейки, чтобы утвердиться в незаконном наследстве. Конечно, я отказался вести его дело, явившись в суд в сопровождении дочери Вайсблюм и родственницы ее отца.