Пришло сообщение и от Микки:
«Инга приехала в Мюнхен, устраивается на работу».
После этого в продолжение многих недель известий о судьбе Инги не поступало. Микки тоже не отвечала на вызов.
И еще в эфир ушла радиограмма:
«Осторожно выясните, где находится Анна. На квартиру к ней заходить запрещаем, пока не установите телефонную связь. Мы получили сведения, что ее брат арестован гестапо. Об Инге ничего не известно. Очень важно установить, что с Микки».
Запросы о судьбе разведчиков уходили с грифом «Молния!» — наряду с наиболее важными депешами.
Полковник Беликов был мрачен, озабоченный исчезновением Инги, молчанием Микки, нарушением связи с группой, имеющей большое значение, особенно после провала берлинских подпольщиков-антифашистов. Следовало послать новых парашютистов, но куда? Над этим неразрешимым вопросом он и ломал голову, прежде чем доложить Директору.
После многих недель непрестанной работы Григорий получил наконец свободный день — всего несколько часов. Был день рождения Греты, и они ужинали втроем, пригласив на семейное торжество Курта. И снова заговорили об исчезновении Инги.
— Надо посылать человека, который знает Анну, — сказал Курт.
— Надо-то надо, — согласился Григорий, — но где его взять? Паролей нет, Анну предупредить невозможно…
— Но почему вы не думали, что таким человеком могу быть я? — воскликнула Грета. — Я помню Анну по Берлину, знаю давно, с тех пор, когда она работала прислугой у фон Мека. Даже раньше — когда была ткачихой на фабрике в Трептове. Надеюсь, фрау Мюллер тоже меня не забыла.
Мужчины молча уставились на Грету. Одинаковые мысли встревожили того и другого.
— У тебя дети, — возразил Курт. — А это не загородная прогулка.
— Тебе нельзя, Грета, — тихо произнес Григорий. — В Германии тебя может знать не только Анна Мюллер. С гестапо не шутят.
Но Грета настаивала. Вероятно, она давно думала над тем, что высказала сейчас вслух.
— В гестапо обо мне давно забыли, прошло десять лет, — спокойно возразила Грета. Только порозовевшие щеки выдавали ее волнение.
— Нет, нет, тебе нельзя, — повторил Григорий.
— Потому, что я твоя жена? Потому, что это касается твоих детей? — вскипела Грета. — Тогда почему же ты писал рапорт, просился на фронт? Разве тогда у нас не было детей? Где логика — почему тебе можно, а мне нельзя… Ведь идет война!.. Война!
Грета порывисто вышла из комнаты и вскоре вернулась с кипящим чайником.
— Давайте пить чай, — спокойно сказала она. — Для себя я решила. Дело за вами!
Григорий долго молча курил.
— Ты молодец, Грета, — вдруг сказал он. — И, вероятно, права. Но как трудно с этим согласиться. Легче сто раз самому…