— Не вижу оснований, — сказал Дмитрий. — Нам сейчас нужно обсуждать не мнение господина Вальдо об императоре, а как господину Вальдо расплатиться по гражданским искам. А Леониду Аркадьевичу надо сказать «спасибо». В любом случае!
— Спасибо! Я уже сказал. Я действительно благодарен. Без него бы и этого не было.
С обедом было покончено, солнце за окном клонилось к вершинам сосен, и мы встали из-за стола.
— Анри, сегодня к семи приходите в мою аудиторию в учебном центре. Нам надо обсудить наши планы. Будет хорошо, если вы заранее их обдумаете.
И он протянул мне руку для рукопожатия.
— До вечера.
— Господин Кастальский, а вас не передергивает каждый раз? — спросил я. — Вы всем убийцам пожимаете руки?
— Только тем, с кем лично знаком, — сказал он. — Нет, не передергивает.
И рукопожатие состоялось.
— Привыкли, господин Кастальский? — поинтересовался я.
— Анри, во-первых, давайте не так официально. В ответ на «господина Кастальского» я буду вынужден называть вас «господин Вальдо», а это, поверьте мне, повредит делу. А, во-вторых, мне очевидно предстоит интересная работа. Вы представляете собой замечательный материал для психолога. Как вам удается так виртуозно сочетать обиду на императора с благодарностью и восхищением им, а презрение к себе с непомерной гордыней?
Ройтман хмыкнул и заулыбался.
— Нарциссизм недолечили, Евгений Львович? — спросил я.
— Не ставили целью долечить, — заметил он. — Так гораздо интереснее.
— Не хотите прочитать господину Кастальскому лекцию по вальдологии? А то он, по-моему, растерялся.
— Ты меня недооцениваешь, Анри, — сказал Ройтман. — Я ему скинул полный учебный курс вместе с твоим делом. Дима его, кажется, еще не изучил досконально, но, видимо, просмотрел. Судя по тому, что не делает явных ляпов.
— Ну, тогда мне остается только смириться и покориться судьбе, — хмыкнул я.
Мы попрощались с Дмитрием, и я отправился на стоянку гравипланов провожать Ройтмана и Артура. До семи еще оставалось часа два.
— Навещай меня иногда, — попросил я сына. — Ну, удачи!
— Тебе она тоже не помешает, отец.
И мы обнялись.
Миниплан принял их и унес в сумеречное небо, а я сел на лавочку, честно намереваясь «обдумать планы». Вся обстановка до боли напоминала такое же прощание в Чистом. Только тогда было лето, и еще не отгорел северный закат.
В сумерках вспыхнули круглые фонари, зажигая искрами подтаявший снег. Пахло хвоей и свежей землей. И думать не хотелось ни о чем. Просто сидеть и смотреть на фонари, снег, пробивающуюся сквозь него первую траву, сосны и темнеющее небо.
Все-таки не четыре стены, не прогулки во дворе, куда не проникает солнце. Все-таки почти свобода. Только решают всякий раз за меня. И что толку от моих планов?