– О-со-ла-мио… Чтоб этой Лиме… О-со-ла-мио… Мама, где ты, покажись…
Перегородки по грудь мало что скрывали в заполненной паром душевой блока «А». В отличие от двадцать второго, где вода хлестала из обрубка, здесь под потолком тянулась через все кабинки одна труба, продырявленная в разных местах, как будто по ней палили из дробовика. Вода неравномерно брызгала по всему помещению, а в трех кабинках била прямой струей.
– Фи-га-ро… Чтоб-ме-ня… Фи-га-ро…
Бобби Стил пел, и курчавые волосы молодого тенора, в данный момент мокрые и зализанные назад, придавали ему еще большее сходство в мышью, чем когда аллен впервые познакомился с ним и Гейбом. Бобби заткнул сливное отверстие в центре душевой какой-то тряпкой, устроив на полу потоп, и теперь распевал и со смехом шлепал по щиколотку в воде, точно ребенок в луже.
Когда вошел аллен, Бобби поднял глаза и покраснел, застигнутый врасплох в своей водяной стране чудес.
– А, Билли… Э-э-э… – сконфуженно начал он, – как тебе наш дурдом?
– Бывает лучше, – ответил аллен, заходя в соседнюю кабинку и намыливаясь.
Румянец Бобби схлынул. Он подошел к перегородке, которая скрывала его по шею.
– Я про тебя читал. Как тебя вообще сюда занесло?
– Долгая и скучная история, – сказал аллен, понимая, что Бобби просто пытается завязать разговор.
Свесив руки через перегородку, Бобби оперся о нее подбородком.
– Ты был в колонии в Лебаноне?
– Да, – ответил аллен, предвидя следующий вопрос.
– Лучше, чем здесь?
– Намного. Больше занятий, больше свободы. Предпочту два года там одному здесь.
Бобби с облегчением улыбнулся:
– Очень надеюсь. Я здесь тоже по закону Ашермана, меня отправят в Лебанон.
аллен удивился. Бобби не походил на сексуального маньяка или социопата.